Часа в три ночи часто можно видеть как на дорогу выходит Дедушка Корней в окружении стайки Мёртвых детей. Мёртвые дети тихие и послушные, не шалят. Дедушка Корней рассказывает им мойдодыра, некоторые дети плачут. Тут просвистит из-за поворота чорный бандитский порш, и рассыплются Дедушка Корней и дети на миллион мерцающих светляков, а назавтра опять выйдут на дорогу — такая у них судьба.
Уже ближе к рассвету, ежесекундно озираясь, дорогу переходит угрюмый огородник Пастернак с мешком Мёртвой картошки, уходит в чащу, всегда в сторону Очаково, и никогда не возвращается.
Пропиздит что-то спросонья соловей, но такую уже околесицу, что самому станет совестно, и замолкнет тут же. Завоет было собака, да на всех тут не навоешься. Проскрипит в третьем этаже литературный критик, предвкушая во сне утреннюю рисовую кашу с подтаявшим кусочком масла. И снова наступает тишина в писательском посёлке Переделкино.
В петербургском метро, если кто-то не знает, на некоторых станциях вроде маяковской или василеостровской, перрон отделён от путей стенками с раздвижными дверями, чтобы всегда пьяные вечером петербуржцы не валились на рельсы. Возле каждой такой двери получается что-то наподобие арки; и у петербуржцев считается, что если в эту арку встать, то это её никаким образом для выхода других пассажиров не сужает.
Однажды я наблюдал, как женщина с нарочито пышным бюстом, стоя в такой арке, была вынуждена даже вдавливать этот бюст в самое своё туловище, чтобы выходящие пассажиры не свернули его совершенно набок, но позицьи своей при этом вовсе не изменила.
Жора Жердев вывесил в Словесности мой типа сборник Челюсти {с. н.}.
На самом деле, это просто записи из ЖЖ, которые не про меня, не про моих знакомых и т д.
В общем, можно почитать, хотя если кто-то читает мой ЖЖ, тот это уже всё читал. Я там правда выбросил несколько оскорбляющих слух матерных слов, но немного — одно-два, не больше.
Почему-то в этот раз Жора не поместил в самом начале прекрасный во всех отношениях текст:
ВНИМАНИЕ!
Следующий ниже текст содержит описания из области сексуальных отношений и ненормативную лексику. Если вас шокируют подобные темы и выражения, рекомендуем вернуться к оглавлению «Словесности».
Приступая к чтению данной публикации, вы делаете это по своей доброй воле и на свой страх и риск.
Вероятно потому, что там нет никаких сексуальных отношений.
Вот это тревожный знак, над этим нужно задуматься.
Неисповедимы пути Господни, и создал Господь людей для того, чтобы они ели Дохлых Кошек. Был ли в Господнем хозяйстве этого продукта переизбыток или по другим, нам недоступным причинам — того нам знать незачем.
И первые люди, прародители наши Адам и Ева послушно ели в каждый день Дохлую Кошку на завтрак, Дохлую Кошку на обед, Дохлую Кошку на ужин, да еще по облезлому хвосту в полдник, пока не пришёл к ним Змей и не накормил их яблоком.
— Отчего же тогда мы едим Дохлую Кошку? — спросил Адам, отведав змеиного яблока.
— Вот и я говорю, — отвечала ему Ева.
И перестали первые люди есть Дохлую Кошку, и были за то немедленно изгнаны из Господнего Рая, и стали жить в Говне и жрать всё что висит, торчит и валяется, всех тварей летучих, ползучих и водоплавающих, всех гадов земных и морских, но одного только не ели люди: Дохлую Кошку.
И отворотил о них Господь лице свое, и занялся делами своими, наблюдая за тем как растёт трава и вращаются небесные сферы, а также и другими предметами, для нас вовсе непостижимыми, и не обращал более внимания на людей, ибо не исполняли они своего Предназначения.
Как вдруг однажды услышал Господь за спиною своей покашливание и, оборотившись, увидел Евреев.
— Здравствуй, Господь, — сказали Евреи, отирая рот, — а мы тут Дохлую Кошку съели.
— Сами? — удивился Господь. — А зачем?
— Вот он, — показали Евреи на самого старого из них, слепого уже и глухого, — прочитал в Книге, что таково наше Предназначение.
— Молодцы, Евреи, — сказал Господь в радости, — И да будет вам за это моё вечное Благоволение.
«Минуй нас пуще…» — пробормотал было тихо один молодой Глупый Еврей, но получил тут же от Старшего Еврея такую изрядную оплеуху, что более рта своего не раскрывал.