Всё.
Уехал в Комарово.
В Православие никого записать не удалось.
Да и хуй с ними, Православию нашему и так нехуево.
Подружились зато с Жыдомасонами, оказались хорошие люди, я теперь тоже буду иногда Жыдомасон.
Наличие в пространстве волшебных совершенно людей очень и очень утешает. Они есть.
За время моего отсутствия в Комарово голубь-невермор разродился у меня на балконе двумя утятами. Каждый из утят последовательно гаже родителя примерно на порядок. При попытке выйти на балкон, невермор шипит, пиздит крыльями и срет, видимо для устрашения.
Матушки у утят никакой нет и не было, но то, что их уже в два раза больше чем папашки, уже страшно — я с детства боюсь геометрической прогрессии, с тех пор как прочитал про шахматы и зернышки.
С утра опять перебрал отложившиеся в памяти сведения и опять пришел к выводу что нужно меньше пиздеть всякого ненужного и лишнего. Не нужно пиздеть всякого ненужного и лишнего, потому что оно ненужное и лишнее.
Зе намбер ов френд оф из сыкс-сыкс-сыкс.
По 1-й линии Васильевского острова провыла машина МЧС «Разминирование».
Похоже осуществление моего плана спасения начинается несколько раньше, чем я рассчитывал.
Меж тем, закончилось целое лето.
А я так и не пошел пешком по Руси. Пошел впрочем было на остров-валаам, но меня туда не пустили за тайные грехи мои.
Теперь уже нужно заправлять одеяло в пододеяльник, искать в шкафу несгораемый тьфу-тьфу-тьфу вьетнамский обогреватель и крепко-крепко задумываться про зимнюю обувь. Прошлую-то зиму я благополучно проходил в кроссовках-рибок, а в эту зиму президент-путин обещает нам невьебенные морозы, чтобы уважали. А транспортное сообщение по льду ладожского озера так со времен предпоследней войны и не наладили толком — думали, что всех уже победили.
Печальный праздник Осеннего Равноденствия уже который год происходит прямо перед днем рождения, и в этом заключается какой-то неприятный подвох, хорошо бы узнать какой.
Хотя это тоже наверное плохо, как в кино, когда сзади говорят «а щас он как даст!», но наверное в кино сейчас так уже не говорят, и даже не кричат «сапожник». Некоторые рассказывают будто бы в кино сейчас разносят по рядам коньяк-хенеси и молодое божоле, но курить по-прежнему не разрешают, а коньяк и при коммунистах можно было в кино пить. Ну пусть не коньяк, а портвейн, вот уж дохуя разницы.
Я вот недавно что подумал.
Что если взять различных нынешних творческих деятелей, то если мне сразу все понятно, не обязательно нравится, чтобы так уж обосраться, но понятно про что он поет-пишет-рассказывает — значит мы с ним примерно ровесники. А иногда еще и родились неподалеку друг от друга.
Вот я помню, ходил по осени на спектакль Гришковца и не понимал — почему люди смеются, когда он рассказывает как в детстве шел утром в школу? Ну понятно почему я смеюсь — потому что Я ЗНАЮ. Я — оттуда же примерно, и из того же времени, и у меня есть в голове картинка про то как спящие дети, замотанные в шубы-шарфы до полной неузнаваемости бредут в полной тьме по протоптанным в снегу примено по пояс глубиной тропинкам, которые все ведут к этой поганой школе, которая сидит в самом центре как паук, и светятся сволочные ее желтые окна.
Но остальные-то люди. которые сидят в зале, этого не знают! Они представляют себе совсем другую школу в другом месте, и освещение не то, и время, и ветер у них в морду не дует с мелким таким сухим снегом, и они не знают какое это счастье наступает, когда мороз ниже тридцати пяти и пурга, и это обозначает, что по радио отменили занятия с первого класса по седьмой и не нужно идти в школу, а нужно играть в хоккей и в хозяин-горы.
То есть, происходит коммуникативная наебка.
И она происходит везде и всегда. Мы не знаем как выглядел бал у губернатора, или кузнец вакула и чем воняли три мушкетера, ничего вообще не знаем, неправильно.
Это похоже на бутылочку Мэри Поппинс — кто-то пил из нее молоко, а кто-то пунш с ромом.
Ну или один видит в кляксе кошечку, а другой Марьиванну стоящую раком.
Это недопустимо.