Чувствую по этому поводу огромное облегчение и неуместный душевный подъём.
То есть тыц-тыц, все заебись.
Павлик производит замечательные вычисления.
Меня тоже всегда удивляли загадки ценообразования. Например я однажды пытался вычислить стоимость бутылки кваса степан тимофеевич.
Дано: поллитровая бутылка стоит 14 рублей (вместе с бутылкой), а двухлитровая — 30 (тоже вместе с бутылкой).
Сосчитайте, дети, сколько стоит литр кваса и отдельно бутылка, при том, что стоимость пустой двухлитровой бутылки должна быть больше чем поллитровой.
У меня ничего не получилось.
Нихуя в этой жизни не меняется.
(журнал «Нива», 1905 г.)
Всё-всё, больше не буду. Последняя.
Начальник матросской тишины про заключённого Ходорковского: «Ну, конечно, интеллигентный, да. А всё остальное — как у всех».
Гуляли вчера по Глубокой Коломне, как выразился жж-юзер Потап. Глубокая Коломна замечательна.
Вообще в Петербурге есть несколько мест, где законсервировано время. Например, у меня на Пискарёвке законсервированы семидесятые годы прошлого века: гастроном «Горизонт», где нужно стучать копейкой по прилавку, чтобы на тебя обратили внимание (вас много, а я одна), универмаг «Весна», колонки с песней «Ой Вань гляди какие клоуны» в окошке соседнего дома.
А в Коломне навеки законсервировано городское захолустье. Там никогда не будет построено метро и элитное жильё. За Мариинским театром очень старательно разрушают целый квартал под осуществление бесформенных мечтаний дирижёра Гергиева. Построят или не построят — это ещё неизвестно, а вот то, что всё поломают — это наверняка.
На улице Канонерской на стенах объявления: «приём макулатуры и пустых бутылок в заброшенном доме за школой», «крупногабаритный хлам не сваливать». В замусоренном дворе в самой середине стоит пугающая своей немыслимой бесполезностью античная ротонда — когда-то наверняка стоял посреди неё деревянный стол, на котором некогда забивали козла.
Зато на месте разорившегося дорогого ресторана открылась рюмочная с водкой по восемнадцати рублей за сто грамм (её-то мы и выпили за эту положительную тенденцию). Другая рюмочная в особом коломенском гостином дворе, по степени разрушения догоняющим кронштадский, напротив повысилась в звании и теперь именуется «кафе». Грузин-хозяин за неимением тбилисского динамо болеет с прославленным кавказским темпераментом за зенит: «Куда, куда билять, побежаль, шени дедис проче нахуй!»
И грозно и торжественно возвышается надо всем давно не существующий бандитский банк «Державный». Откуда? Откуда они все когда-то понавылезли — все эти орлы с потерявшимися коронами, мелкопоместные дворяне Свиньины, Толстые и Михалковы с ударением на второй от начала слог? Великие князья, почти Шереметьевы, не утратившие своего картавого и неестественного русского языка? Зачем оно всё было?
Зачем была вся эта медвежья порнография, исполняемая выпавшим из самолёта президентом России с участием немецкого канцлера и бывшего американского клинтона с навсегда присосавшейся к нему Моникой Левински, и горький, горький запах прошлогодних листьев. Прокурор с блядями, президент, падающий с моста, дама с собачкой возле танка, поэт Осенев, журналист Листьев — что это было? Сон, бред, смерть? Видимо смерть — очень уж похожи на труповозов те, кто пришли им на смену.
А вот Зенит опять не выиграл. Но зато и не проиграл, между прочим. Зенит вообще никогда не выигрывает, но всегда чемпион, потому что другого чемпиона не бывает. А кто в это не верит, тот навечно идёт нахуй.
Наша рота располагалась ближе всех к столовой.
«Ррассия, любимая моя» — запевали литовцы, эстонцы и узбеки: Курапка, Ыунлоо, Камалов и Хашимов. «Ррассия: берёзки-тополя» продолжали Хвелеури, Паркадзе, Алоев, Чочиев, Демурчиев и Василий Юрьевич Базадзашвили. Ну и я конечно. На этом песня кончалась, потому что мы доходили уже до столовой и петь дальше не было никакого смысла.
Да, спасибо огромное всем, кто поздравил. И всем кто не поздравил тоже.