Супермаркет этот я искренне ненавижу: в нём продают нелепые какие-то продукты по неестественным ценам. Но по закону обязательной избыточности только в нём (а где бы вы думали?) можно купить такой экзотический продукт, как чорная редька.
Пока я нагребал себе в мешок редьку, в соседнем лотке стала рыться старушка из небогатых. «О! — сказала старушка. — Фейхоа какое дешёвое!» И хотя я ей ничего на это не возразил, старушка стала вдруг оправдываться: «А что — а если на мясорубке и с чесночком, то очень вкусно!»
Нужно что-то делать с лицом. Вот недавно ехал в маршрутке, а рядом молодой человек извлекал звуки из очень наверное престижного мобильного телефона. Потом он от него на секунду отвлёкся, посмотрел зачем-то на моё лицо, вздрогнул, сказал «извините» и пересел на другое сидение.
Он осторожно ощупал своё новое лицо. Выковырнул ногтем засохшую за носовым крылом муху и посмотрел себя в зеркале. В зеркале было видно, что из всех его глаз по-прежнему текут густые слёзы.
Он медленно опустился на пол внизу комнаты и, порывшись в нагрудном кармане («грудь всегда расположена спереди» — напомнил он себе), достал губную гармошку Вельтмайстер — всё что осталось от трофейного аккордеона его отца.
Издав на гармошке несколько мелодических звуков, он запел глубоким звучным голосом:
Мама! О моя мама!
Почему ты молчала о том, что я чёрный?
Почему ты столько лет молчала о том, что я чёрный?
Мама, моя последняя мама.
Мама!
Зачем ты мне не сказала тогда?
Зачем ты мне не сказала тогда, что я чёрный?
О, если бы ты мне сказала тогда,
ты была бы жива до сих пор,
моя последняя мама.
Да, я знаю теперь, что я чёрный!
О, как я знаю теперь, что я чёрный!
Моя последняя мама. *
__________________
* (перевод автора)
Закончив песню, он тщательно спрятал гармошку внутрь нагрудного кармана, распахнул руками окно и вспрыгнул на подоконник. Несколько секунд он колебался, стоя на самом краю: в небе собиралась гроза, а по земле уже приехали полицейские машины.
Внезапная мысль посетила его: он проверил замок ширинки — замок был широко распахнут. «Хорошо!» — подумал он, доставая хуй. Через некоторое время снизу послышались обиженные выстрелы.
Он застегнул ширинку, ещё раз проверил лицо, оттолкнулся ногами от подоконника и полетел, задевая небоскрёбы своим широкополым плащом и шляпой.
«Мама, моя последняя мама,» — успел он подумать незадолго перед тем, как пылающей ракетой вонзиться в трансформаторную подстанцию.
После этого его больше не видели.
Как я уже когда-то говорил, Тим Смит, мой бывший американский начальник, был человек неплохой, даже, скорее, хороший, особенно на фоне остального поголовья американских экспертов в Казахстане, но про них, впрочем, как-нибудь в другой раз.
По субботам Тим закупался продуктами (он не доверял местному варварскому общепиту и готовил пищу дома) на Зелёном Базаре — это центральный базар города Алма-Аты, действительно очень замечательный: одних только корейских рядов на нём было четыре, не говоря уже про всё остальное.
В такие походы Тим обычно звал меня, чтобы я помогал ему с переводом, хотя он и сам прекрасно умел спросить «сколко?» и великолепно знал числительные (это первое, что выучивают американцы в чужой стране).
На базаре, понятное дело, вокруг нас клубились бесчисленные нищие старухи — они прекрасно разбираются вокруг кого следует клубиться. Тим время от времени выдавал какой-нибудь из них трёшку или десятку, от чего старух, естественно, становилось ещё больше.
Однажды, когда мы выбирали виноград, подошла какая-то совершенно жалобная старуха и Тим вдруг ни с того ни с сего, порывшись в портмоне, выдал ей бумажку в пятьсот тенге (что-то около десяти долларов по тем временам). Старуха схватила бумажку и практически растворилась в воздухе, даже я рот разинул, а все остальные старухи только и успели что лязгнуть железными зубами.