Через много лет я купил похожий шарик своей, тогда совсем ещё небольшой дочке — очень уж он ей понравился. Этот шарик был несколько усовершенствованным: трясти его было не нужно, потому что он стоял на подставке а сбоку была ручка. Если покрутить ручку, с шарикового неба начинал падать всё тот же снег под бессмертную песню про элизу.
Кстати сказать, Бетховен был действительно нечеловеческим гением: даже когда не останется вообще никакой культуры, эта песня всё равно будет звучать для услаждения античеловеческих киборгов.
Да, про шарик. Если вращать ручку очень-очень быстро, в нём тоже начиналась буря, но вот что интересно — песенка оставалась такой же унылой и монотонной. Потом буря прекращалась и снег прекращался, а песенка всё играла, играла, блядь и играла.
Понадобилось вдруг сегодня купить пятьдесят долларов США.
Зашёл в обменник (даже и не помню когда в последний раз был в обменнике), отдал им хорошие деньги, на которые можно что-нибудь купить, мне дали взамен разноцветную бумажку. «Что это?» — спросил я подозрительно. Те доллары, которые я помню, были серенькие, зелёной на них было только печать. «Пятьдесят долларов» — сказала кассирша равнодушно.
Тут я вспомнил, что у них там года два назад произошла какая-то денежная реформа. Как же давно я, оказывается, не видел долларов. Почти как при Советском Союзе.
А вот скажите «мамут» — это означает «мамонт» или это что-то на иврите? У меня когда-то была болгарская марка, на ней был нарисован мамонт и написано «мамут».
Жалко, что никто больше не собирает марок. Филателия исполняла огромную просветительскую роль. Ну вот скажите, кто из нынешних школьников знает, как называется слово «почта» по-монгольски? Хуй. Никто не знает.
Партизаны 8 (Партизаны разобрали железную дорогу)
Я окончательно разочаровался в Южной Корее.
И эти люди собрались победить Ким Чен Ира, сына Ким Ир Сена!
Того самого Ким Чен Ира, которому Небесная Корова приносит молоко и мёд; которого ноги подпирают горы, а башмаки купаются в водопадах; слова которого подслушивают медузы и поют летучие рыбы; чьи палочки для еды движутся так быстро, что ни один человек не видел, как он ест; чей стальной бронепоезд без рельсов и угля бороздит материки и океаны; чьё собственноручно изготовленное солнце осветит скоро все уголки мира и тогда ничего тайного больше не останется в мире и будет сиять только единый ослепительный свет истины.
Жалкие пигмеи.
В старой-престарой квартире нашли на антресолях старую-престарую бутылку плохого-преплохого портвейна, изготовленного в те времена, когда ещё было стыдно пить такой портвейн. Или наоборот, ещё было не стыдно, какая разница. Город Ленинград, завод Самтрест. Завод остался, а города нет.
Откупорили, понюхали: портвейн. Выпили по маленькому-маленькому глотку: всё равно портвейн. Такой же плохой, как был когда-то, лучше не стал, и хуже тоже не стал: какой был, такой и остался. Позавидовали портвейну и допили.
Ну на самом дне только какое-то говно выпало осадком.
Давно замечено, что как раз у коренных москвичей отсутствует та самая «масковскасть», которая так раздражает остальных жителей бывшей империи. В этом отношении коренные москвичи похожи на коренных американцев: они либо не подозревают о существовании какой-то жизни за пределами транспортных колец, либо подозревают, но на эту жизнь им глубоко насрать.
Понаехавшие же знают о той жизни гораздо больше, чем им хотелось бы о ней знать. Они постоянно видят один и тот же сон: что вот приехали они погостить в свой Мончегорск, Бодайбо или Усолье-Сибирское, а там день прошёл, неделя, месяц, полгода, а они почему-то никуда не уезжают. И вот смотрят они в окно, где вместо золотых дворцов горит одна только лампочка ночной сигнализации над крыльцом магазина культтоваров, да ещё где-то там, за пургой и слякотью сияет зал игровых автоматов с круглосуточной шавермой. И понимают они во сне, что из московского офиса их уже уволили, квартиру за неуплату очередного взноса забрал себе банк и теперь они снова будут жить тут всегда. Вечно. До самой смерти.