И ещё — я очень не люблю слова «рашка» и «эта страна». Я очень неадекватный патриот.
Ну и совсем-совсем напоследок для тех, кто буквально вчера наконец обрёл свою культурную идентичность.
Помните, пожалуйста, что национальная гордость вовсе не заключается в удвоении букв в слове Таллинн, замене предлогов в чужом языке и требовании писать жи-ши через Ы.
И если вы отдельная нация, вас вовсе не должно волновать, говорю ли я «на Украине» или «в Украине». Хохлами я вас называю или украинцами — это моё личное дело и мой собственный язык, на котором я разговариваю так, как мне заблагорассудится. Ещё я называю людей с чёрной кожей неграми, людей с ограниченными способностями — инвалидами, а людей с нетрадиционной ориентацией — пидорами.
Кстати: слово немец означает «немой», то есть тот, кто не умеет говорить по-человечески. Ни одной реляции по этому поводу ни из рейхстага, ни из бундестага до сих пор не пришло. Но если кого-то это действительно волнует, он может потребовать от своего правительства поднять этот вопрос в совете безопасности ООН.
А вообще, как советовал я когда-то, служа в армии, свиноводу с литовской фамилией Курапка: «А ты перестань быть чмом и заживи как человек». И у него всё получилось.
Да, а вот удивительная красота, мимо которой я пройти не смог: http://recepter.livejournal.com/393145.html
Да и хуй с ней, с лингвистикой. Хотя зря, ох зря писатель Алешковский глумился над большим учёным товарищем Сталиным — Сталин был вовсе не такой дурак, как хотелось бы мечтать прогрессивной интеллигенции. Был бы дурак — всё было бы по-другому. Но, как есть, так есть.
А я лучше попижжу о жизни и смерти. О чём ещё, в сущности, пиздеть нахуй никому не нужному петербуржскому интеллигенту с казахским прошлым, живущему в двенадцатом этаже на улице Гаврской?
Сначала о жизни. Когда меня пригласили в родильное помещение, на животе роженицы лежало что-то такое, похожее на вырезанную из пациента опухоль, только хуже: грязное, фиолетовое, липкое и при этом шевелится. Да, я знал, конечно, что только что рождённые младенцы очень мало годятся для рекламы молочных смесей и памперсов, но не до такой же степени! Первого своего ребёнка я увидел таки на пятый день — порядки тогда были не в пример нынешним, суровые. «Поцелуйте!» — приказала мне вся покрытая бородавками акушерка. «Что? — подумал я в панике. — Вот ЭТО — целовать?» «Поздравьте мать!» — настаивала акушерка. Я с облегчением сообразил, что ЭТО целовать не требуется.
Из середины извлечённой опухоли выходил отливающий рыбным перламутром шланг. Акушерка перещемила этот шланг жёлтой прищепкой и с видимым удовольствием с хрустом перекусила его ножницами. «Ну всё, брат, приехал, — подумал я, уже начиная испытывать к опухоли сочувствие. — Обратно — теперь уже никак. Теперь вот тут, у нас. Извини, так уж получилось».
И тут вдруг из опухоли высунулась РУКА: настоящая человеческая рука — с пальцами, ногтями. На ладони этой руки клубились все возможные варианты будущей судьбы — тысячи линий жизни и смерти. И тут ОНО разлепило мутные свои глаза и на меня посмотрело.
Сейчас, когда прошло огромное количество времени, почти месяц, обо всём этом странно уже вспоминать: лежит в люльке совершенно человеческий младенец с наетыми щеками, болтает ногами и руками и даже умеет уже совмещать выражение лица с испытываемыми эмоциями, имеет имя, фамилию и удостоверяющий их документ. Он уже уничтожил шесть полных пачек памперсов и разучился видеть нас в перевёрнутом виде.
А всё равно удивительно всё это.
А вот скажите, кто разбирается.
При каждой станции метро обязательно есть как минимум штук пять киосков, торгующих периодическими изданиями. Помимо иронических детективов и сборников кроссвордов там продают ежедневные газеты, вроде московского комсомольца или чего-то ещё такого (я не специалист, я там в последний раз что-то покупал ещё в прошлом веке). Но это ладно, это понятно — продаются такие издания по цене от пяти до пятидесяти рублей, что примерно и соответствует возможностям и желаниям среднего пассажира метро.
Но вот эти тысячи блестящих журналов — кулхацкер, гламур, джейкю, максим с голой сиськой, караван истории, да всех не упомнишь — я никогда, ни одного разу не видел живого человека, который бы купил такой журнал. Я конечно не стоял рядом с таким киоском часами, чтобы как следует выяснить этот вопрос, но судя по обитателям вагонов, они читают исключительно те же самые сборники кроссвордов и коллекции историй про то, как дряхлый киркоров выебал престарелую машу распутину, набранные крупными буквами на скверной бумаге.