Вот я бывало выйду поздним вечером на крыльцо покурить и вдруг слышу за собою: уй-юй! И у меня на душе сразу станет веселей.
Ехал в автобусе с двумя килограммами корюшки в одной руке и картиной «Милицейское танго» в другой. Петербуржцы смотрели на меня благосклонно. Одна бабушка так меня зауважала, что даже попыталась уступить мне место. «Сидите, женщина, сидите», — сделал я ей комплимент.
Май
А такая сейчас наша жизнь.
То есть не Наша Жизнь в каком-нибудь там смысле, а просто так жизнь, без всякого смысла.
А писать ничего не хочется, всё и так хорошо.
…Россия и тем ещё отличается от просвещённых стран, что для того, чтобы высказать в кругу самых близких друзей даже не любовь, а всего лишь отсутствие ненависти к царствующему государю, требуется большое мужество.
Не нравится мне хозяйство у деда Пахома.
Придёшь к нему за картошкой, а там газончик, цветочки. Хоть бы где доска трухлявая валялась или там ржавая коса с треснутым косовилом. И собаки такие справные, что аж будки за собой на цепях таскают. И картошка прошлогодняя хоть бы одна проросшая, не говоря уже про гнилая.
Прямо хоть сейчас зови корреспондента из районного телевидения и снимай репортаж про возрождение русской деревни.
А по мне в хорошем хозяйстве непременно должны быть заросли крапивы и гнилая кадушка с лягушонками, кривой плетень с дырявыми вёдрами и сваленные за сараем серые доски с видом на закат и заросшую лебедой картошку. И чтобы малина росла где попало и яблоки валялись прямо на земле: бери и ешь.
Вот такое хозяйство я и считаю образцовым и оно у меня почти всё есть. Разве что лебеда ещё не поспела и яблоки не попадали.
Кстати о нашем огороде — он справа. Но не расцвёл ещё как следует.
А мы девятое мая отпраздновали на горке прямо за нашим огородом. На горке этой когда-то были выстроены великолепные немецкие фортификации по самому последнему слову оборонительной науки. Отличное место: всё вообще простреливается насквозь. Объём выполненных землекопательных работ впечатляет до сих пор.
В позапрошлом году, рассказывают бабки, приезжали немцы из Германии. Спросили где могилки, им показали. Там крестик стоит серенький с тремя перекладинами.
Пожил четыре дня в городе. Сделался совершенно больной: никаких тут удобств — если в доме холодно, невозможно затопить печку. Если нет горячей воды, то согреть её можно разве что в чайнике. Тьфу на вашу цивилизацию, ходите и дальше по своим гипермаркетам и гей-клубам, а я поехал обратно.
Да, в следующую пятницу придётся таки посетить город упырей, менеджеров СЗ и прочих ничтожеств (тм), то есть Москву.
Слава уверяет, что в СК произойдёт таки представление моей книжки с картинками. Я впрочем в это не очень верю, но если Слава сказал, Слава сделает.
Я ещё сам толком не знаю во сколько это будет и почём книжка, но когда узнаю, то напишу.
Вернулся домой.
Старухи в очереди перед автолавкой неодобрительно посмотрели на мерседес с тонированными стёклами, в котором я приехал с вокзала. Хозяин мерседеса, впрочем, в ходе дорожного разговора неохотно признался, что автомобиль его девяносто первого года, но всё равно лучше чем новый.
Кто-то очевидно побывал в нашем дворе за время моего отсутствия: аллюминиевая проволока, которой я запираю ворота, закручена не по-моему.
Но всё, впрочем, на месте: и зелёный пластмассовый рукомойник и почти новая вилка, которой юный Дмитрий Дмитриевич вспахивал участок.
Обошел посадки: все требуют внимания, кроме хмеля. Хмель — как будто бы тут и родился. Будет у нас к осени нормальная ограда.
Сел на крыльцо, закурил, допил коньяк из дорожной фляжки, выдохнул. Соловьи кудахчут даже средь белого дня. Кукушку ещё месяц назад проходивший по каким-то своим делам мимо Вечный Жид для смеху спросил: «Кукушка-кукушка, сколько мне лет осталось?» Кукушка так до сих пор и кукукает. Ни поесть, ни попить, детей своих забыла и не сдохнуть ей, пока все не отсчитает.
Растопил печку, хотя и тепло, но с печкой ещё теплее, рухнул на гостевой трёхспальный поролон и мгновенно заснул беспробудным сном.