Купил у неё крупы, яиц, банку тушёнки, почерневших от непривычного климата бананов. Пошевелил руками в рукавах и купил ещё бутылку водки с прилагаемой к ней в виде промобонуса рюмкой.
Дошёл до озера, которое расположено очень удобно — в точности на полпути, точнее на четверти, если считать туда и обратно. Туда — четверть, обратно — три четверти. Смеркалось.
Выпил рюмку, закусил бананом, содрогнулся. В кустах кто-то грозно кем-то захрустел.
Вспомнил кучу говна примерно по колено высотой, наваленную неизвестным животным возле соседского дома и решил про это не задумываться.
Взобрался на последнюю горку, а под горкой уже наша деревня.
Вот сколько уже времени здесь живу, а всё до сих пор никак не привыкну: идёшь по лесу, идёшь. Деревья скрипят от невыносимости бытия, по правую руку скелет бывшей свинофермы, ни огня какого и даже собака не забрешет. Кто я, где я? И вдруг — хуяк! — открываешь дверь, а там печка, на столе кружка с холодным чаем, на полу пластмассовый грузовик без двух колёс, раскрытая книжка про айболита и грязная кочерга. Дом.
Ноябрь
Я между прочим уже лет двадцать тайно влюблён в Татьяну Никитишну Толстую. У неё когда-то очень давно был рассказ про женщину, у которой на пальце было серябрянное колечко с жабой. И я всегда думал, что она и есть та самая женщина.
Но увы, я опоздал.
А она правда хорошая: Миска, цепь, конура.
Кстати, Дмитрий Анатольевич, а, Дмитрий Анатольевич. Если вам вдруг хочется, чтобы вас перестали считать мурзилкой (при том условии, что вы этим мурзилкой не являетесь, мало ли чего бывает), выпустите же вы в конце концов эту несчастную юристку. Чего вам ещё от неё надо? Она же не зарезала никого. Да даже если бы и зарезала.
И совсем уж для идеала можно бы поселить Абрамовича на ту самую шконку, на которой в ожидании подъёма стучит сейчас зубами под суконным одеялом миллиардер Ходорковский. Не из кровожадности, а просто для того, чтобы он задумался над своей жизнью. Это ещё никому не помешало. А потом тоже можно выпустить.
Во львовском поезде в полпятого утра за полтора часа до прибытия в город Петербург включают безжалостный люминесцентный свет.
Что может сделать пассажир за полтора часа? Поссать, умыться, покурить в тамбуре, выпить кофе, подумать и выпить ещё пива, опять покурить, сдать бельё, закинуть матрас на третью полку — вот и двадцать пять минут долой.
А дальше всё, дальше заниматься совершенно нехуем. Смотреть разве что в непроглядное ноябрьское окошко и вести обратный отсчёт тем станциям, с которыми с таким удовольствием расставался месяц тому назад: Сиверская, Вырица, Павловск, Паровозный Музей, Купчино, Воздухоплавательный Парк. И наконец говнотечка обводного канала — приехали значит.
На витебском вокзале я давно уже не интересую не только милицию, но даже и таксистов с назойливыми их услугами. Едва чиркнув по моему лицу лживыми своими глазами, они уже знают, как искренне я рассмеюсь, услышав названную ими цену за проезд до лесопарка Сосновка.
И потому прохожу я, никем не остановленный к не открытому ещё метро, закуриваю и думаю, думаю: почему же мне так грустно?
А потом засыпаю в подземном поезде и ничего уже не думаю ибо нехуй.
«Ты уж как доберёшься, позвони сразу» — наставлял неразумного своего брата провожавший его петербуржский житель. Брат кивал и был на всё согласный, лишь бы его отправили наконец в путь до вожделенного города Витебск.
Брат облобызал брата и убежал торопливо по неотложным своим петебуржским делам, а оставшийся брат сел на нижнее боковое место и некоторое время смотрел в окно. В окне было всё то же, что он видел в предыдущий месяц. Купил у проезжавшего по вагону тележечника небольшую, очень маленькую, бутылку горилки (во львовском поезде водки не продают). Потом тележечник поехал обратно и опять продавал горилку.
На станции Дно в вагон вошли линейные милиционеры. «Где тут?» — спросили они. «Вон» — указали пассажиры.
Обули, завязали шнурки на ботинках, увели куда-то. А он так и не промолвил ни слова.
Это только по карте кажется, что от Петербурга до Витебска всего-то ничего. А если посмотреть даже на самую большую карту мира, то и до Антарктиды максимум полметра. А потом оказывается, что и в самом быстром пароходе плыть до неё полгода. И до Витебска тоже не всегда за один раз доедешь.