Мы злые, да. От чеченского мальчика с гармошкой в вагоне метро мы зеваем. Ветераны афганской войны без рук и ног не проницают наши сердца. Цыганка с негритянским младенцем пройдет мимо и дальше.
А алкашу при ночном магазине в Новосокольниках мы дадим таки десять рублей. Потому что мы умные и в человеческих бедах очень хорошо разбираемся.
…а ещё он любит есть сливочное масло вилкой.
У нас ветер. Выл ночью в трубе, стучал неподпёртой дверью сарая. Я хуёвый хозяин — всё время что-нибудь да неподпёрто.
В восемь утра завыла автолавка на углу нашего огорода и я оказался возле неё чуть ли не первым, точнее вторым — первой была плохо различимая в шалях и тулупах баба Рая — у неё сегодня день рождения. Потом потихоньку подтянулись и остальные старухи — все кряхтя и жалуясь кто на ревматизм, кто на диабет.
Собака-степан громко стучит зубами в конуре — это у него первая в жизни зима. Вот так-то, брат — оно тут не всегда лето, надо привыкать. Кинул ему полкило ливерки, может станет ему теплее.
А сам ношу пока охапками дрова. Хуёвые всё ж дрова купил — вроде бы и ольха, а толку чуть. Пых — и нету. Эдак и до весны не доживёшь. В следующий год буду умнее. Хорошо хоть осталась ещё половина прошлогоднего разобранного сарая.
А вообще хорошо. Чистейшая, как слеза, дистиллированная тоска, лучше которой вообще ничего не бывает.
Вот все говорят: Троица там, Рублёв. А думать-то надо совсем о другом.
Взять к примеру, гениальный евангельский проект великого современного художника Врубеля (не путать с полоумным художником позапрошлого века). Кого беспокоит сохранность этих произведений? Никого. Их таскают куда попало и как попало по подозрительным вернисажам на каком-то винзаводе. А там же, на винзаводе этом, дрожжи, пьяные слесаря, начальник транспортного цеха.
Возьмут да и зальют всё портвейном три семёрки. Ну, выплатят страховку. Так страховку-то в сокровищницу человеческого духа не положишь. Кто будет перед потомками отчитываться?
Или вот художник Кулик, который сам по себе произведение искусства. Ходит он по улицам без охраны и бронированного сейфа с инертным газом. А как упадёт ему на голову кирпич или пырнёт его ножиком проголодавшийся от строительного кризиса гастарбайтер?
Никому нет дела, всем насрать.
В деревне сегодня Михайлов день. Все закупили в автолавке в два раза больше продуктов, чем обычно.
Если рассказать жителям нашей деревни про тот повод, по которому празднуется этот праздник, то есть Собор (а по-простому военное совещание) Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных: Архангелов Гавриила, Рафаила, Уриила, Селафиила, Иегудиила, Варахиила и Иеремиила, они посмотрят на тебя как на идиота. Михайлов день — он и есть Михайлов день. Салатов ещё со вчера нарезали.
Ну вот и славно: до остального мира с бедами его, печалями, кризисами, пиратами, сбежавшим с космической станции пауком и прочей хуетой теперь можно добраться только на тракторе.
Днём погасло электричество. Я вынул из комода свечи, чтобы долгим вечером читать что-нибудь душеспасительное, но его через час снова включили. Придётся, значит, сейчас мыть посуду: я ещё с утра накипятил для этой цели ведро воды. Теперь уж наверное остыло.
Прокопал во дворе тропинки к важным стратегическим объектам, как-то: воротам, дровнику, сортиру и Степану.
Хорошо.
Собирался с утра поехать в Невель, но утром было как-то очень зябко, хотя и протопил с вечера печку. Проверил термометр на крыльце — аж целых минус четыре. И ветер. Какой там Невель.
Перевёл будильник на семь-сорок. Отвратительное число, всю жизнь меня преследует. Я даже в Петербург из Казахстана улетал навсегда самолётом в семь-сорок.
Выглянул из двери: стоят старухи, ждут. Вторую уж неделю автолавки не было, у всех пряники кончились и леденцы с подушечками.
Утренняя автолавка чем удобная — она останавливается прямо на углу нашего огорода. Оно хоть и далеко, без шапки хуй дойдёшь, но зато с крыльца видно.
Сварил себе кофию, мерзавцу из будки овсянки, выглянул: всё еще стоят. Потом ещё раз выглянул — разошлись, автолавка так и не приехала, кризис.