Тем, кому интересно: уехал в столицу Киевской Руси.
Проснулся в ночи.
Есть такое состояние, когда то ли проснулся, то ли не проснулся — в общем, стоишь где-то на нейтральной полосе.
Вопрос «кто я?» — это плохой вопрос — я и в бодрствующем виде редко когда могу на него ответить. А вот вопрос ГДЕ Я? — он всегда актуален.
Пощупал левой рукой стенку: прохладная — значит не в деревне.
Пошевелил правой рукой: женщины нету, значит не в Петербурге.
В голове всплыло бессмысленное слово «русановка». Приказал мозгу подумать о том, что бы оно могло означать и снова заснул.
Проснулся. «Ну ёб же! Русановка! Русановка — это значит Саша Силаев. Силаев — это значит Киев. Киев — это Украина. А Украина — это такое место, где на каждом заборе написано „Геть усix“».
Если встать и пойти налево, там будет кухня в которой посередине стола стоит неестественной формы бутылка водки хортица. Но не хочется.
За водкой расположен балкон, где можно было бы покурить, если бы у меня были сигареты, но их нет, да и хуй с ними.
Вообще в жизни самое важное — это знать свои координаты. А позывные — это уже факультативно.
С украинским писателем Ульяненко я виделся один раз.
Это были какие-то посиделки в кафе под борщ и варэники, когда все говорят, но никто никого не слушает.
Потом Ульяненко засобирался куда-то к себе домой, я встал его проводить. Он меня похлопал по моей костлявой спине, я его похлопал по его.
«Ты себя береги» — сказал Ульяненко. «А ты уж как себя береги!» — ответил ему я.
Сейчас его сажают в тюрьму за письменное нарушение общественной морали. Это хороший пиар, да. Но себе бы я его пожалуй не пожелал бы.
В Киеве выпил совсем чуть-чуть водки в студии Боди Шевченко и наконец-то точно сформулировал для себя сущность студийной фотографии:
На студийной фотографии объекты не могут выглядеть так, как на самом деле. Они могут выглядеть лучше или хуже, но ни в коем случае не так, как их видит человеческий глаз.
Это они, они, студийные фотографы, очень сильно поучаствовали в создании той параллельной действительности, которую можно увидеть только в телевизоре и глянцевых журналах. То есть той, в которой живут Алла Пугачёва, Максим Галкин и прочая хуйня.
Ну вот к примеру возьмём один и тот же художественный объект (художественный объект — это, разумеется, не я).
Вот это студийная фотография:
© Богдан Шевченко
А вот это не студийная фотография того же объекта, хотя сделана она в той же студии через пять минут, но другим фотоаппаратом:
© я
Почувствуйте разницу, как любят говорить в параллельном мире.
Надеюсь, что никого не обидел.
Печальное же состоит в том, что за последние лет сто искусство донесения, а точнее, пробивания сознания навылет при помощи т. н. «месиджа» достигло таких немыслимых высот, что этот самый месидж уже легко считывается с придорожного щита на скорости в двести километров в час.
Содержание текста определяется по двум-трём ключевым словам, песенки — по припеву, картинки — по объёму сисек. Да нет, ничего, я тоже с большим восхищением отношусь к женским сиськам.
Но вот если рассмотреть с точки зрения этого самого месиджа (до чего ж всё же поганое слово) глубоко мною любимую картину художника Брейгеля, то чего там можно обнаружить: несколько унылых мудаков с собаками, сзади каток, на дереве ворона. Чо сказать-то хотел?
А он и сам не знает.
Вообще-то я так думаю, что трудящиеся женщины могут испытывать международную солидарность только по одному пункту, как то: все мужики — козлы.
Но в глубине души я тайно надеюсь, что может быть эту солидарность испытывают не все до единой. Может быть две-три не испытывают.
Ибо мой идеализм в отношении женщин (не важно трудящиеся они или нет) совершенно ничем неистребим.
И нахуя же я читаю эти новости?
Самая главная новость — она про евровидение, понятное дело, про что же ещё.