— Ага, — плотоядно кивнул разбойник, — разграбим его, разрушим и надругаемся над всеми женщинами от девяти до девяноста лет!
— И не только женщинами! — застенчиво поправил тонкий голос из бандитской толпы.
— А где я жить тогда буду?! И на что? — Ужас в голосе осажденной постепенно сменялся праведным гневом.
— Вам же, благородным дамам, после такого позора жить не положено, — справедливо заметил разбойник.
Дама презрительно фыркнула.
— Чтобы я повесилась из-за похотливого мерзавца?! Да у меня только в этом году их семь штук было! И ничего — жива!
— Кисонька… — потрясенно простонал рыцарь.
— А если откроешь, тогда и он в живых останется, — терпеливо продолжал уговоры главарь. — Мстить, хе-хе, будет, позор кровью смывать!
— И о вашей великой любви, — мечтательно добавил все тот же голосок, — сложат прекрасные песни и легенды!
— Спасибо, что-то не хочется, — отрезала дама не хуже, чем тот нож — лестницу.
— Давайте вы меня просто отпустите, а я вас благородно прощу? — поддержал ее рыцарь.
— А где же романтика? — возмутился главарь. — Где заломленные руки, возвышенные речи, горячие клятвы, прощальные слезы? Где моя законная добыча, наконец?!
— Вон лестница висит, — злорадно напомнила дама.
— Нашла дураков! Открывай, покуда не поздно! — Главарь наглядно пошевелил ножом. Рыцарь пискнул и засучил ногами. — Убьем ведь!
— Не открою, — всхлипнула красавица. — Прощай, моя любовь!
Разбойник внимательно изучил неприступную стену с окованными дверями, и слегка сбавил тон.
— Ну тогда хотя бы кинь нам свои драгоценности, — предложил он. — Мы ж не звери какие-нибудь, тоже сострадание имеем… но ведь не может наша прославленная банда уйти с совсем пустыми руками!
Ладонь дамы переместилась с сердца чуть повыше, на массивную золотую цепь с изумрудами, колыхавшимися в глубоком декольте, как дельфины на волнах.
— Милочка, — отчаянно простонал рыцарь, — делай, как он просит! Я потом куплю тебе новые! Все, что хочешь!
— Но это же фамильное ожерелье! — возмутилась любимая. — Ладно, ладно, так уж и быть, дам им одно колечко! Вот это, с сапфиром. Между прочим, целых сто монет стоит!
Разбойник презрительно хмыкнул.
— Медных?
— Серебряных! Я купила его у лучшего ювелира в городе!
— Уши ему оборвать за наглость! Кстати, серьги у тебя тоже ничего…
— Серьги — это бабушкина память! — категорично возразила красавица.
— Отлично, мы будем помнить об этой достойной даме всей бандой!
— Даже не надейтесь!
— Они тебе все равно не идут!
Главарь понял, что допустил роковую ошибку, но исправить ее не получилось. Дама задохнулась от возмущения, а затем выпрямилась, с треском сложила веер и отчеканила:
— Все, с меня хватит! — И, набрав побольше воздуха, свирепо заверещала уже в сторону комнаты: — Стра-а-ажа! К оружию-у-у! Под стенами нашего замка бродят гнусные разбойники!
Вверх неубедительно трынькнула стрела, бесславно затупившись о камень. Хлопнул ставень. Алый лепесток медленно слетел вниз, улегшись на земле кровяной капелькой. Разбойник философски пожал плечами и, резко развернувшись к поскуливающему рыцарю, взмахнул ножом…
***
В благоговейную тишину храма камнем упал вопль. Жених, путаясь в проводах, содрал с головы матовый шлем и бросил его на пол, как ядовитую змею. К счастью, конструктор симулятора надежно защитил свое детище от ударов, которые выпадали на долю бедного прибора по десять раз на дню.
Невеста, напротив, сняла шлем так медленно и осторожно, словно тот был хрустальным. Аккуратно повесила на установку.
Свидетели изумленно зашептались, переглядываясь.
— Итак, — невозмутимо продолжил священник, все время испытания терпеливо простоявший напротив молодых с открытым молитвенником в руках, — вы по-прежнему согласны взять друг друга в законные супруги?
В храме снова стало тихо-тихо. Но далеко не столь благоговейно.
Первой дар речи обрела девушка.
— Трус! Слабак! Импотент! — завизжала она, пятясь от алтаря.
— Шлюха! Жадная дура! — не остался в долгу парень, замахиваясь коробочкой с кольцами. — На, подавись своими цацками!
В ответ полетел букет, вещь куда более колючая и увесистая, так что поле битвы осталась за дамой. Впрочем, она не задержалась на нем и минуты.
— Не согласны, — философски констатировал священник, закрывая молитвенник. — Что ж, бог с вами, дети мои. Может, еще свидимся.
И повернулся к камере.
Гости с недовольным ворчанием покидали храм. Репортер дождался, пока в божьем доме наступит тишина, и преувеличенно бодро зачастил: