— Ибо не ведают твоей подлинной сути! — высокомерно возразил он. — В неведении своем они молятся подобной погани и кладут ей кровавые требы на хулу истинному богу, слепо веруя в твою власть над солнцем, ветром, дождем и громом небесным, ниспосланными свыше…
Тучи отозвались негодующим ворчанием. Я поневоле улыбнулся, глядя на заметно поскучневших воинов. Не так уж слепо.
— Я не прошу верить в меня и не мешаю верить в других. Что еще тебе от меня надобно, волхв?
— Волхвами кличь своих прислужников, холодеющих в овражной грязи, — окрысился тот, сдвигая кустистые брови, — мы разрушили твое богомерзкое капище, порубили и побросали в реку кумиров и идолищ…
— Мое? — Я издевательски повел плечами. — Я там не бываю. Те, кому я действительно нужен, находят меня и без вытесанных в дереве ликов.
— Отныне им некого будет искать, — исподлобья ухмыльнулся волхв, сверкнув холодным волчьим взглядом, — со временем люди забудут самое твое имя, ибо истинные боги — бессмертны. А ты подохнешь здесь, сейчас, развеявшись пеплом без помощи живого огня!
— Все-то ты знаешь, волхв, — медленно проговорил я, плетью воли загоняя промельк страха обратно в логово. Он затаится там, не смея блеснуть в глазах и дрогнуть в голосе, но никуда не исчезнет, не подсобляя и противнику. — Уж не обессудь, буду называть тебя по старинке, ты ведь меня тоже не больно привечаешь. А кто эта сметливая девка? Или нынче всякая коровница может ухватить мою стрелу голыми руками?
Волхв едва заметно скривил губы. Да уж, понимаю — излишне сметливая. Договорились, небось, изловить стрелу и сломать перед моим носом, ан не тут-то было! То ли просто заигралась, то ли пособника проучить надумала, чтоб ей, паршивке! Неохотно процедил:
— Бог избрал ее своим орудием, наделив особым даром.
— Попросту говоря, я — ведьма, — без тени смущения уточнила она.
Волхв поморщился, но возражать не посмел. Стрела сдерживала нас обоих. Но, чтобы сдержать саму стрелу, одного дара мало, необходимо знание.
— И кто же обучил ее ловить мои стрелы? Ты?
— Да, я! — напыщенно подтвердил он. — Мне было ниспослано видение…
Он осекся под двумя презрительными усмешками — моей и ее.
На миг мне показалось, что на поляне стоим только мы двое. Остальные не в счет, они лишь бесплотные тени неведомой игры, испытания, вещего сна, навеянного пытливым серым взглядом.
Но глухо лязгнули стрелы в чьем-то туле, выталкивая в беспощадную явь.
— Значит, ведьма, — помедлив, повторил я, — не менее богомерзкое, но куда более сговорчивое создание. Что он пообещал тебе? Деньги, власть? Избавление от костра?
Она неопределенно пожала плечами:
— А ты ничего не хочешь мне пообещать?
Волхв напрягся, стиснул кулаки, одаривая ведьму далеко не ласковым взглядом. Но я не замедлил с ответом:
— Я не плачу убийцам.
— Надо же, — оправившись от испуга, ехидно скривился волхв, — ты — да не платишь? Ты — идол воинов, идущих в бой с твоим именем на устах?!
— Я покровительствую воинам, — спокойно поправил я, — но войны затеваешь ты.
Иногда они прячутся в людях. Тогда их называют одержимыми — или святыми, не умея отличить святость от бесноватости.
Я смотрел сквозь его пустые глаза — в другие, исполненные злобного ликования. Он осклабился, догадавшись, что дальнейший разговор бесполезен; да и затевался-то ради насмешки, чтобы продлить долгожданный миг торжества.
Я узнал его. Это в него полетела моя стрела.
«Волхв» взмахнул рукой, побуждая приспешников натянуть луки. Те неохотно повиновались, но все медлили со стрельбой, переглядывались, косились на хмурое небо. Вот оно — близкое, подлинное, щетинится над головой, а нового бога что-то пока не видать, не спешит он со знамениями, утверждая в себе… Может, и нет его вовсе?
— Стреляйте же, — поторопил «волхв», чуя растущее смятение, — без стрелы он бессилен причинить вам зло!
"Почти бессилен" — мысленно поправился я. Не глядя, завел руку за спину, нащупал шершавую культю обломанного бурей сука, и в моей ладони он стал череном. Зашуршало светлое древесное лезвие, выскальзывая из ножен ствола.
Они ахнули и попятились. Люди боятся незнакомого, непонятного. Поэтому ими так легко управлять, укрепляя этот страх лживыми речами.
А ведь это всего лишь меч.
Чужое оружие побуждает схватиться за свое лучше любого приказа. Я чуть повел острием, и стрелы испуганно прыснули прочь. Я будто въяве услыхал негодующий вопль оголодавших наконечников и натужный стон древков.