Шольц Вельцель (добродушный великан лет 50 или более) стоит за стойкой и наливает пиво из бочки в кружку.
Фрау Вельцель гладит у печки. Это видная, чисто одетая женщина; на вид ей еще нет 35-ти лет.
Анна Вельцель (миловидная молодая девутка лет 17-ти с прекрасними рыжевато-белокурыми волосами, опрятпо одетая) сидит за столом, покрытым скатертыо, и вышиппет. Она подпяла голову и прислушивается: вдали детскио голоса ноют похороппьій
наиов.
Мастер Виганд (столяр в рабочей блузо) сидит за тем же столом, где и Анна; перед ним кружка баварского пива. Судя по его наружности, можно сказать, что он прекрасно понимает ту истину, в силу которой «кто хочет добиться на этом свете кое-какого благополучия, тот должен быть хитрым, проворным и неуклонно преследовать свои цели». Коммивояжер сидит зи круглым столом посреди комнаты и ест бифштекс. Это человек среднего роста, хорошо упитанный, в прекрасном расположении духа, живой и несколько нахалыіый. Одет по моде. Его дорожные вещи — саквояж, чемодан с образ-чиками и плюшевое одеяло — лежат около иего на стулт.лх.
Вельцель (подает коммивояясеру кружку пива, обращаясь к Виганду). Сегодня в Петерсвальде черт зиает что творитея!
Виганд (резким голосом, напоминающим звук тру-бьі). Ведь сегодня у Дрейсигера сдают работу.
Фрау Вельцель. Раньше в эти дпи пикогда не бывало такого шума.
Виганд. Ведь Дрейсигер берет 200 повых ткачей; должно быть, оттого и шумят.
Фрау Вельцель fпродолжает гладить). Да-да, все дело в атом. Уж если ему понадобилось днести, то павер-ное пришло шестьсот. У нас здесь этой породи достаточпо.
Виганд. Да, черт возьми, их здорово мпого. Уж, ка-жетея, чего хуже им приходитея, а смотришь — они все еще не перевелись и никогда не переведутея. Детей ро-жают на свет без конца, никакой работы на них не напасеться.
Звуки похоронного ПЄНИЯ СТаїІОВЯТСЯ СЛЫШІІОѲ.
К тому же еще эти похороны. Ведь ткач ІІептвиг умер.
Вельцель. Он долго тянул, бедпяга. Уж он несколь-ко времепи ходил бледный как смерть и худой как скелет.
В и г а н д. Поверишь ли, Вельцель? Мне еще никогда не нриходилось сколачивать такого маленького и узень-кого гробика для взрослого человека. Ведь покойный весил всего каких-нибудь два пуда.
Коммивояжер (жует). Я только одного не пони-маю... Куда ни посмотришь, какую газету ни возьмешь в руки, везде читаешь самые страшные истории о ниіце-те ткачей; из всего этого выносишь впечатление, что здесь люди уж наполовину перемерли с голоду. А вот посмот-рите на такие похороны. Я только что был в деревне. Иг-рает музыка, идут школьный учитель и его ученики, потом пастор, а за ним толпа народа. Господи боже ты мой! Точно китайського богдыхана хоронят. Ведь вот могут же платить за все это... (Пьет пиво. Ставит кружку на стол и говорит весело и развязно, обращаясь к Анне.) Ведь верно, барышпя? Правду я говорю?
Анна скоііфужеііно улыбается и усердно продолжает работать.
Наверно, вы вышиваете туфли для папаши.
Вельцель. Ну, нет, я не охотник до таких вещей.
Коммивояжер. Скажите, пожалуйста. А я бы с радостью отдал половину своего состояния, если бы ба-рышня вышивала эти туфли для меня.
Фрау Вельцель. Мой муж не понимает толку в таких работах.
В и г а н д (несколько раз покашливал9 двигал своим стулом и собирался заговорить). Господип изволил пре-восходно выразиться насчет похорон. Ну скажите же, ба-рышня, разве так хоронят маленьких людей?
Коммивояжер. Да-да, вот и я то же самое говорю... Ведь каких денег все это стоиті И откуда только эти люди берут деньги?
В и г а н д. ІІокорнейше прошу извинения, господин; ато ужасное непонимание среди здешнего низшего класса населення. С позволения сказать, они себе составляют та-кое неумеренное представление насчет должного почте-ния и пеобходимой последней дани уважепия блаженно усопшим покойникам. Если же в особепности дело каса-ется скончавшихся родителей, так это у них, можно сказать, своего рода суеверие. Тогда дети и ближайшие на-следники покойных собирают все своє самое последпее, а если и этого не хватает, то берут в долг у соседнего помещика, Ну вот и входят по уши в долги: его преподо-бию господину пастору они должны, должны и тостеру и всем прочим, кто бывает на похоронах. В долг берутся и угощение, и вино, и все прочее, что полагается. Нет-нет, хоть я и одобряю сыновнюю почтительность, но уж никак не одобряю того, чтобы потомки усопших всю свою жизнь пребывали в долгах.