Первым таким независимым художником в обществен-ной драме явился Гауптман. Свободный от буржуазних тенденций, которые все-таки лежали в основе всех обли-чений натуралистических, Гауптман вступил на путь об-щественной драмы с новыми идеями, стремлениями и приемами.
В его «Ткачах» мы видим тщательную отделку деталей,— взятых, впрочем, не из коллекций натуралистов, а из собственных, личных и семейных воспоминаний автора,— техника этой отделки не уступает технике натуралистов, но его человеческие фигуры не сливаются с этими деталями и не представляют из себя однообраз-ной массы: каждая из них вполне индивидуальна и, не-смотря на их многочисленность, их невозможно смешать между собой. В то время как в «Жерминале», романе совершенно сходном по теме с «Ткачами», все женщины под конец превращаются в фурий, а все мужчины дей-ствутот как стадо, ткачи и ткачихи Гауптмана сохраняют до конца особенности своих характеров и ни разу не удив-ляют нас каким-нибудь неожиданным поступком. Уже в самой первой сцене расчета ткачей толпа, вначале ка-жущаяся однообразной, выдвигает из себя яркую и ори-гинальную личность «рыжего Беккера», которому только недостаток культурного развития мешает сделаться орга-низатором, и личность эта не является светлой волной, неизвестно откуда идущей: понятно, почему этот человек так бравирует своего патрона в то время, как все то-варищи лринуждены покорно склонять свой голови,— «рыжий Беккер» одинок, не связан семьей, искусный ткач, уверенный в том, что им, как мастером, будет дорожить всякий хозяин; кроме того, он силен и крепок, ВЫ-рос в горах, в лучших условиях, чем его товарищи, живу-щие в грязных деревнях долины, он может быть более уверенным, чем они все, в своей выносливости на случай безработицы или стачки. И действительно, он наиболее стойко держится до щшца стачки вместе с Йегером, ко-торый уж совсем независим от окружающих условий, так как он солдат, вошедший во вкус городской жизни, не думающий снова приниматься за неблагодарное ремесло ткача и принимающий участив в стачке отчасти ради бравады, «из любви к искусству», отчасти из чувства справедливости и жалости к той среде, из которой сам недавно вышел. Организатором Йегер, хотя он несколько культурнеє Беккера, тоже не может быть именно потому, что он посторонний для своих недавних собратий, практически солидарным он уже не может быть вполне, а для идеолога он слишком неучен. Он, как и Беккер, может быть только зачинщиком, а не организатором.
Эти два зачинщика, Беккер и Йегер, занимают в драме подобающее им место,— они бросаются в глаза, но они не герой. Герой там все те, в лице которых толпа переживает все перипетии страдания и борьбы. В лице детей, молоденьких девушек и древних старух толпа ис-пытывает разные оттенки пассивного страдания; в лице молодых матерей она переживает порывы отчаяния, готового на самоубийство или на преступление; в лице взрослых мужчин и не совсем одряхлевших отцов се-мейств она действует и гибнет в неравном бою, увлекая на гибель и тех, кто не хочет бороться с ней ни против нее. Ни один из ее членов не герой ни по характеру, ни по положенню, но вся она вместе героична, потому что ее страдание превышает среднюю меру человеческого страдания и судьба ее слишком трагична для обыденной жизни.
В драме «Ткачи» сказывается веяние новоромантиз-ма с его стремлением к освобождению личности. Старый романтизм стремился освободить личность,— но только исключительную, героическую,— от толпы; натурализм считал ее безнадежно подчиненной толпе, которая управ-ляется законом необходимости и теми, кто лучше всего умеет извлекать себе пользу из этого закона, т. е. опять-таки толпой в виде класса буржуазии; новоромантизм стремится освободить ЛТІЧІІОСТЬ в самой толпе, росширить ее права, дать ей возможиость находить себе подобных ііли, если она исключительна и при том активна, дать ей случай возвышать к своєму уровню других, а не понижаться до их уровня, не быть в альтернативе вечного нравствснного одиночества или нравственной казармы. В драме «Ткачи» это веяние сказывается в том, что лич-ность в толпе освобождается отвлеченным образом, т. е. признаются ее права в литературе; личность, какова бы она ни была и какую бы скромную роль ни играла, не стоит уже в новейшей общественной драме на степени аксессуара, бутафорской принадлежности или декоративного эффекта; как бы ни была она связана окружающи-ми условиями и зависима от других личностей, она все же наделена своим, личным характером и имеет интерес сама по себе; ей не надо ни ходуль, ни магниева света, чтобы быть заметной; таким образом уничтожается т о л -п а как стихия, и на место ее становится общество, т. е. союз самостоятельных личностей. G этого момента начинается общественная драма в полном смысле этого слова.