Ново также намеченное в драме отношение церкви официальной и неофициальнѳй к великой борьбе двух классов. Официальная церковь сознательно зани-мает выжидательное положение, готовая стать на сторону того, кто окажется сильнее, неофициальная же, в лице сельских проповедников, разбивается на два лагеря — примирителей и подстрекателей, агитируя священными текстами вмзсто прокламаций.
Новы и намеченные, но, к сожалению, не выведен-ные на сцену силуэты двух женщин: один силуэт серьез-ной филантропки (не барыни-благотворительницы), за-нявшей в общественной войне нейтральное, но ответст-венное и опасное положение, подобно сестре милосердия на перевязочном пункте; другой силуэт сознательной, крайнє фанатической мученицы из рабочей среды, которая уморила себя и детей, чтобы избавить комитет ста-чечников от лишних забот и чтобы смертью своей подать товарищам сигнал к более деятельной борьбе.
Нова, наконец, и сама форма драмы «Выше сил», т. е., пожалуй, она не нова, так как ее наметил Ибсен, а довершил Метерлинк — это форма драмы пастроения, символически-реальная — ново применение ее именно к социальной драме; применение удачное и нашедшее себе талантливых приверженцев не только в драме, но даже в опере.
Но несмотря на все промахи и недочеты, свойствен-ные вообще первым драматическим начинаниям, драма эта сразу обратила на себя внимание критики всех лаге-рей искрепностью и мрачной отвагой молодого таланта.
Средний тип работницы, в своем роде «независимой», не желающей ни примирять враждующие классы, ни са-мой мириться с ними, нашел себе выражение не в драме, а, как это ни странно, в опере, или, как ее назвал сам автор, «музыкальном романе». Талантливый фран-цузский композитор и вместе драматург Шарпантье * сделал серьезную и удачную попытку привить новейшую общественную драму на оперной сцене. Либретто его опе-ры «Louise», написанное самим композитором, еовсє не похоже на обыкновенные оперные либретто, которые без музыки не представляют никаного интереса, напротив, оно имеет вполне самостоятельное литературное значение.
Опера Шарпантье «Louise», в смысле содержания, имеет то же значение для оперы, что «Ткачи» для дра-мы. В обоих этих произведениях совершенно несходная фабула, но очень родственный дух.
Действие «Louise» происходит в очень непривычной для оперы обстановке: в мансарде рабочей семьи, в ма-стерской дамских нарядов; на рынке среди торговок, ни-щих и ночных гуляк; в маленьком дворике на Монмартре среди артистической богемы и уличных зевак. Герой оперетты: поэт из предместья, а за ним вся масса ему подобной артистической богемы с анархическим настрое-нием, презирающей филистерство, где бы оно ни проявлялось, в буржуазной ли, в рабочей ли среде, и украшаю-щей поэзией все неприглядные стороны своей жизни; героиня оперы — швейка Луиза, а за ней все ее товарки, вечно сжигаемые жаждой к удовольствиям и блеску парижской жизни, рвущиеся на свободу из-под ферулы семьи, из тисков фабрики и мастерской. Луиза борется между привязанностью к строгим в правилах отцу и матери и любовью к поэту, который в ее глазах является освободителем, prince charmant*, выводящим красавицу из сонного царства на свободу, в этот блестящий заман-чивый Париж.
Париж имеет в опере Шарпантье мистическое значение, подобно тому как святой Грааль * в рыцарском цикле опер Вагнера *. Веселый Париж богемы остается победителем в борьбе разных групп пролетариата с бур-жуазией и между собой, он увлекает молоденьких работ-ниц в гризетки и выбрасывает их потом на улицу старыми тряпичницами, он окружает ореолом головы артистов предместья, а потом предоставляет им умирать, как нищим, подобно Верлену, Рембо и многим другим. Финалы эти знает всякий, но кто не надеется быть исключением из правила? И, наконец, жизнь мечте не указ.
В легкой форме шутки, иронии, даже дивертисмента, автор «Луизы» выражает серьезные мысли. Вот образ-чик одного уличного разговора — уличный философ говорит:
«Идеал рабочих — быть буржуа, желание буржуа — быть вельможами, мечта вельмож — быть артистами, меч-та артистов — быть богами».— «Будьте прежде людьми»,— возражает старый рабочий, отец Луизы, но его подымают на смех собравшиеся артисты: «Да здравст-вует рабочий! слава честному труженику!» — и взрывы смеха покрывают этот иронический возглас. «Вы нико-гда не будете для нас людьми»,— заключает рабочий.