Бедолаге куда деваться, откуда ему другую истину-то выкопать? Он давай иное выдумывать, между воплями и стонами, а и это новое – проверки не выдерживает… Оно конечно: горло перерезать или в спину стрелу воткнуть куда как проще, нежели рассказать несуществующую правду, да еще когда тебя при этом мучают.
– Отвлекись на миг от искомой истины, дружок, сверим впечатления: самому пытать – небось, приятнее, нежели пытуемым быть? Я ведь знаю, ты пытал многих. А?
Некоторые не выдерживают сего уровня задушевности и прерывают беседу бешеными воплями, угрозами, богохульствами… Потом опять сникают и вновь начинают давать признательные показания. Не часто, но иногда случалось и такое: где-нибудь к утру, я и мой неудавшийся покуситель-злоумышленник, такую гладкую да подробную былину сложим, что комар носу не подточит, впору самим в нее верить! Да, да: истинное произведение искусства – любо дорого внимать! Вот и этого Тузавара Лу я намечал под подобное представление, а он возьми и ускользни. Вероятно, я смог бы его оживить и сызнова размотать наше с ним взаимодействие, но это было бы уже совершенной нечестностью с моей стороны по отношению ко мне же: упрыгнул в вечность – так тому и быть, обратно за ноги не буду втягивать, выправлять с помощью силы оплошности собственного разума. Вдобавок, сие сродни искусной, однако же, подделке. Серебряный вертел – а была в нем полная весовая пядь! – я сжег магическим огнем и темноватый пепел по ветру развеял, – говорю же: иногда мне очень нравится быть расточительным, а не только бережливым. Но при этом и жадность, скопидомство потешил: захватил с собою шесть редчайших свитков из библиотеки колдуна! Зачем они мне? Во-первых, сам сегодня на ночь почитаю, привольно развалясь на походном ложе, например – «Образцы глинистых и кварцевых почв в северных и северо-западных предместьях города «Большой Шихан». Любопытно, я ведь там лично «дикое» золотишко мыл, на тайных приисках, и почвы те хорошо помню. А во-вторых, когда прискучит мне чтение и само обладание свитками, отдам их кому-нибудь… Тому же Санги Снегу. Он аж затрясется, как увидит эти пергаментные сокровища, уж кто-кто, а он знает им истинную цену! Но может и не принять: Снег с превеликой настороженностью относится ко всем моим подаркам и предложениям, и почти всегда отказывается от них… когда у него выбор есть. Лишь однажды, довольно давно, он согласился на мою помощь – и с тех пор раскаивается, считает эту свою пустяковую слабость смертным грехом. Ох, уж мне эти людишки: обязательно изыщут в себе и для себя потраву из мучений, душевных, телесных, нравственных. Но свитки – действительно прелесть, все шесть как на подбор! Остальные, не такие ценные, я тоже превратил в пепел, вместе с содержимым пещеры.
Пусто вокруг, на долгие локти – ни одного хоть сколько-нибудь опасного демона или зверя. То ли повезло, то ли я так неосознанно возжелал… Впрочем, почему бы и не быть простому везению: места тихие, ухоженные, прополотые от нечисти и хищников теми, кто их гораздо преужаснее – то есть, человеками, это не Пригорья какие-нибудь. Степь, ровная и низкорастущая, даже кустарники, сейчас невидимые обычному взору, отбежали к далекому окоему, звезды повисли надо мной, как мелкая светящаяся роса, дерзко проступившая на ветвях мрака. Отчего-то я недолюбливаю звезды, словно бы ревную к их спесивому равнодушию по отношению к Вечности… Но издалека смотреть на них мне нравится. Защитный купол сегодня прозрачен во все стороны, однако же, кроме как на звезды – глазеть не на что: новолуние. Нет, не читается мне сегодня! Попытался, было, и про глинистые почвы, и про то, как достославный паладин Аламаган играл в прятки с богиней Ночи… нет. Долой светильник, умерим костерок: будем созерцать небо, коли так пришлось. Оно почти пустое, если не считать звезд и стремительных прочерков небесных огней. Не беда, для насыщения ума мне и звезд более чем достаточно: я взором своим сгоняю их в сочетания… в созвездия, и даю им имена, о которых они и не подозревают. Спать я лег на голодный желудок, но это ничуть меня не беспокоит: в отличие от смирного и прожорливого Горошка моего, которому сегодня перепало от хозяйских щедрот свеженького овса, я могу не есть и сутки, и двое, и неделю, и даже месяц. Однажды я пропостился без еды, питья и женщин, пожалуй, и без сна – лет триста подряд… а может пятьсот… а может тысячу… только скитался в странных и мертвых пределах, недоступных даже земным богам… да созерцал, да постигал… И прелесть может быть угрюмой… Вот где я набрался мудрости и смирения по самые брови!.. Потом, как водится, одиночество мне прискучило и я вернулся в мир, с песнями на пьяную голову, с плясками на сытый желудок, с жаркими войнами, с изнурительными любовями… И это мне надоест когда-нибудь, придется придумывать что-нибудь еще. А я не против! Но, к счастью, ныне я по уши в делах и заботах, того и гляди поседею от оных. Спит Горошек и до утра не шелохнется, разве только я не пожелаю иного, и мне пора спать.