– …и это, называется, родственник, родная кровь, через дорогу живем… А все же туда-сюда – срядились…
– Хватит тараторить! Ну, винца отведай, коли не голодна. Охладись немножко, а то спечешься – вон щеки какие!
– Ой, и то правда, набегалась! Благодарствую, господин Зиэль, премного благодарствую – жажду-то холодненьким пригасить… – Трактирщица плеснула себе из кувшина в кружку, немного, едва ли на четверть, скромно, стараясь не хлюпать, выпила вино и утерла толстые губы толстым запястьем.
– Фух, полегчало-то! Так что насчет мыльни? Прикажете немедленно затопить, или сначала горницу осмотрите?
– Сначала я дообедаю. Потом загляну к Горошку. Потом проверю горницу. Потом мыльню. И тогда уже остальное. Значит, так, Пышка: мне и мыльню, и лохань с водой. Есть лохань?
– Деревянная, но очень хорошая. Пребольшущая! Мой-то почти с вас ростом был, да в корне пошире – а весь умещался. В ней и помер. Все сделаем.
– Воду погорячее, но – не кипяток, конечно.
– Сделаем, как для Его Императорского Величества!
– На, вот, ломоть… и еще один… отнеси на кухню, а я пока один посижу, о своем подумаю.
С кабанчиком, конечно же, слуги слегка промахнулись, что такого здоровенного запекать сунули, да только вряд ли Кавотя будет их чехвостить за это, ибо они делали все как положено по трактирной премудрости: ну откуда им было знать, что деньги мною вперед будут отданы? Если как обычно – она посчитала бы по большой расценке и слупила бы с меня на пару медяков больше, с тем расчетом, что так называемые «остатки» – они сами прикончат, во главе с хозяйкой, благословляя собственную ловкость и стряпухины умения, а теперь получается, что все они веселятся сейчас за Кавотин счет. Но сегодня, при нынешнем умопомрачительном барыше, один-два медяка – не разница. Вон – я почти что слышу из-за дверей жадное повизгивание, чавканье и хруст: был один им ломоть послан, да Кавотя еще один подбросила в подмогу (третий-то она себе одной выделила, это понятно, тут ни провидеть, ни прислушиваться не надобно)… Когда я отвалюсь от стола – им перепадет остальное и будет его столько, что под конец и они обожрутся, и цепным горулям вволю будет. Но это уже не мое дело.
Что же мне делать-то? Не сейчас, не на вечер глядя, а потом, завтра и, быть, может, послезавтра? Просто ли пребывать в стойле, скучая и благоденствуя, подобно Горошку, либо попытаться как-то предупредить население этой деревни и окрестностей? Дабы уносили ноги, вместе с движимым скарбом, моля всех богов об удаче и милосердии? Или не заморачиваться уговорами и разъяснениями, а пугануть их так, чтобы летели отсюда не задавая лишних вопросов? Или оставить их всех на милость падальщиков и трупоедов? Которых, кстати сказать, Морево также вряд ли пощадит?
– Кавотя, а Кавотя? Ты где, толстуха!?
– Здесь, здесь Кавотя, сиятельный господин Зиэль! Свитки-то, будь они неладны: зима-то не за горами, пока налоги-то посчитаешь, а грамотей-то из меня… Умоляю простить, что не вдруг услышала!
Я уже успел подметить про себя, что моя Кавотя Пышка больше обычного сбивается на «токанье», когда волнуется или смущена.
– Угу. Ты чернила-то с губ-то и со щек-то убери – ишь, уработалась.
Разоблаченная трактирщица виновато крякнула и протерла передником лоснящиеся щеки.
– Виновата, сиятельный господин Зиэль. Прошу простить.
– Видно будет. Как скоро, начиная с этого мига, ты сумеешь протопить мыльню и приготовить воду в лохань? Когда я говорю протопить – это значит не тык-мык, пар сквозь дым и дым сквозь пар, а чтобы – как следует, чтобы волосы трещали, но грудь не кашляла! Чтобы как для себя! Понятен вопрос?
– Дак… Может, сиятельный господин Зиэль, вы тогда горницу проведаете да отдохнете там, а я позову? Чтобы все как следует истопить, не на скорую руку – время надобно, тут уж я… и рада бы поскорее, да…
– Просто господин Зиэль. Тогда я прогуляюсь по деревне и вокруг – как еще недавно любил говорить Его Величество: «полезно для здоровья и пищеварения». Ты это… Подумай, прикинь, на тот случай, если после мыльни я захочу поужинать – а я захочу непременно – чем бы меня угостить? Но не кабанчиком: им я насытился, вволю порадовался, благодарю. Оставшееся можешь забрать и распорядиться по собственному усмотрению, а на ужин чтобы придумала… какое-нибудь такое… Понятно? «Уголька» не надо, вино прежнее, имперское.
Трактирщица – руки в боки – подняла глаза к потолку, наморщила неширокий лоб, так что длинные полуседые брови ее спрятались под чепчик, выставила вперед нижнюю губу и замерла в раздумьях…
– Ну ты тут долго будешь в истукана играть предо мною? Все, обед окончен, пойду к Горошку. Ты еще здесь? Побежала!