— А что за заклятье сидит в той воде?
— Простое, убирающее запах. У нас в столице пьют не меньше вашего, но, понимаешь ли, при дворе свои порядки, отличные от человеческих, а дамы зело привередливы… Тоже, кстати, охотно пользуются. Действует — просто божественно! Любой запах, не только винный, изо рта убирает! Зуб разболелся — мгновенно поможет: гной вытянет, опухоль снимет. Бери, бери, вещь честная, без боковых последствий…
— Дорогущая, небось? — Страж нерешительно взвешивает в ладони побулькивающий сосуд. Ему совестно, что он вроде как вытряс из меня драгоценный подарок, и в то же время стражу очень нравится мысль стать обладателем его…
— Не дороже денег. Бери спокойно, Карои, а я в столице еще добуду, у нас с этим несложно.
— Спасибо, друг! Ох, спасибо!.. Как принимать?
— Крохотными глоточками. Один мельчайший глоток, только чтобы растереть его по языку и нёбу, и все. Этого количества тебе хватит не меньше, чем на две дюжины попоек. Ну, что, разбежались? Мы еще и выспаться успеем.
— До послеобеда. К концу проповеди у входа в трактир, случайно. Видишь, я помню.
Мы с Карои разошлись, каждый в свою сторону — и тут же рассвет нагрянул.
Выходной день. В трактире так скучно, что я даже и завтракать не стал, так… выпил взварчику, закусил кренделем — и на свежий воздух, поближе к горам. До послеобеденной проповеди времени полно, жреческий барабан я за пять долгих локтей услышу, проверено. Попробуем разобраться с жимолостью. Тут куст, что мы ночью с Леррой обсуждали, днем выглядел очень уж неказистым и я припустил вдоль местной речушки Поясок, вверх по течению, поближе к дубняку. Иной раз меня самого очень смешат собственные потуги — преодолевать трудности сугубо человеческими силами: вместо того, чтобы приколдовать желаемое не сходя с места — побежал, побежал куда-то, пыхтя и с топотом… Сапоги не промокают, но скользят по прибрежной грязи, ветви норовят хлестнуть по глазам, всякая голодная хищная мелочь засуетилась неподалеку, в надежде полакомиться шумным и неловким чужаком, обильно испускающим вкусные мясные запахи… Я вас!.. Можно было бы и в меру этих скромных сил двигаться мягко, бесшумно, никого не настораживая, но я не на зверей и не на демонов охочусь…
Угу, вот оно! Ха-аррошенький куст, именно то, что надо! Высоченный, почти десять локтей в высоту, ствол и ветки скорее серые, а не желтые, как я привык наблюдать ранее. Листья… Листья обычные, овалы с острыми кончиками, черешки коротенькие, но их уже мало на ветках осталось, зато плоды… Серые ветви, с редкими полуувядшими листьями, словно кровяными бусинками усажены густо, это весьма красиво на мой вкус… Сию веточку мы срежем, колдовским образом, никого не стесняясь, сохраним от повреждений и возьмем с собой…
Но это было еще не все. Я забрался в такую глушь, где даже стражи дозорные гнезда ни разу не обустраивали, и опять поколдовал, чтобы потом никто из деревенских не сумел уличить меня в обмане. На сей раз потребовалась нешуточная, почти божественная мощь, но зато побочный итог мне понравился: в скале образовалась трещина, из трещины плещет ручеек, но не простой, а теплой, горячей даже, воды, такая, небось, даже в местную зиму не замерзнет. Впрочем, когда зима настанет — вряд ли я вернусь это проверять. Еще одну веточку возьмем… Вот — теперь узнаю жимолость: ее запах, он мне весьма по сердцу, ибо он тонкий и чистый, весь словно пропитан свежестью… И словно подстережа окончание моих трудов и поисков, дрябло забухал из далекого далека шаманский барабан: самое время возвращаться. Бежать вниз, в долину, даже по скользкой осенней грязи гораздо легче, нежели карабкаться по кривому гористому бездорожью, а тут еще я — ширь в кусты, цап рукой! — весьма удачно поймал за хвост горулеобразного зверька-падальщика, того самого, что терпеливо пас меня, возможную пищу, почти всю дорогу наверх, раскрутил его как следует и швырнул в небесные пади над пропастью… Довольно долго он визжал, пока летел вверх, а потом вниз, на камни, а я, весьма довольный своей сообразительностью и ловкостью, помчался следом, но своею волей, не кувыркаясь и без завываний. Между прочим, любое животное существо, брякнувшись оземь с такой высоты, распалось бы на плоские кровавые клочья, уж это-то я хорошо знаю, многажды проверял, а на сей раз — чисто! Я нарочно чуть левее взял, чтобы рядом пробежать и убедиться. Готов держать заклад: пять против одного, что это была Тигут, а не Орига. А еще бы лучше — Умана, я ее особенно недолюбливаю, но богиня подземных вод, пространств и пещер Умана знает это и сторонится меня больше всех…
— А что, Кавотя, все ли ладно в окружающем мире? Новости какие — имеются ли?
— Да… господин Зиэль… Все хорошо, слава богам, все по нужному порядку движется. А народ-то — очень уж доволен вчерашним праздником: иному, бабы рассказывают, в лес на промыслы идти — а его еще шатает от плетня до плетня! Уж от души угощенье-то! Кабанчика моего хвалили… Дак и то: всяк вволю полакомился, кто хотел, никто голодным не остался. Хороший пир получился, памятный!
— Ну и славно. Где молоко, что я велел добыть?
— Да вот же оно, в кувшине! Молочко холодненькое, с погреба, свежее, не скисшее. А жирнющее: сунь ложку, да поболтай малость — сразу же масла цельный комок поплывет!
— Угу, ты думаешь, что я собрался молоко маслом заедать?… Ладно, будем пить не взбалтывая… Так, небось, в этаком молоке — на полкувшина всё сливки поверху?
— Это уж так! — Кавотя аж заколыхалась вся, довольная, что догадливый постоялец правильно оценил ее старания угодить.
— Сливки слей и возьми для своих надобностей, хочу молоко пожиже, а то сушит меня со вчерашнего. Живо, живо, живо, толстуха!