– Ты мулатка или как? – спрашивает Уэб.
– Ага. Папа черный. Мама белая.
– Круто.
Ее ресницы, густо покрытые тушью, хлоп-хлоп-хлопают, смыкаясь и размыкаясь, точно венерина мухоловка. Почему она так смотрит? Может, она ему нравится. Мое тело поджимается. Что я, черт возьми, такое чувствую?! Никогда раньше подобного не было.
– Ты оттуда родом? – спрашиваю я. – Из Раненого Колена?
Он поворачивается. Честное слово, его глаза – как два крохотных Млечных Пути, уносящие в другое измерение, и…
– Почти, – отвечает он.
– А… Круто, – говорю я.
– Случалось там бывать? – спрашивает он.
– Нет…
– Там красиво… Просторные, открытые равнины. Пологие холмы и горные хребты. Закаты просто райские, чувак.
– Правда? Люблю смотреть на закаты…
– Я тоже…
– Ну что ж, вот-вот прозвенит звонок, – говорит Старла, – так что увидимся на тренировке, мальчики. До встречи в школе, малыш Джонни. – Она подмигивает, сжимает мой локоть на прощание и идет прочь.
Ох.
Ух.
Пытаюсь шагнуть к лестнице вслед за ней. Не тут-то было. Похоже, в последнее время мои ноги решили жить отдельно от тела. Вот сейчас – приклеились к месту. Уэб пинает камешки. Тушит бычок. Надо что-нибудь сказать. Что говорят люди друг другу, чтобы подружиться? Не может быть, чтобы это было так трудно. Ох, вот погодка-то сегодня, верно? Лето будет жаркое. Нет. Ладони потеют, даже дрожат. Боже! О, карманы! Сую руки в карманы.
– Ты разговариваешь только тогда, когда рядом туалетная кабинка? – наконец спрашивает он и смеется.
– Ой. Ха-ха! Извини. Да… В смысле – НЕТ!..
Боже мой, Коллинз, ты совершенно не умеешь заводить друзей. То есть абсолютно.
– Ты мне снился этой ночью, – говорит он.
– Я… что?
– То самое. С ума сойти, верно? Я думал о том, что ты вчера говорил на уроке. Насчет цитаты из книги.
– А-а… (Что же я такое говорил?!) Она, понимаешь… крутая, в смысле. Про чайку. Ты прав… Ой, чуть не забыл!.. – Лезу в рюкзак и пихаю книгу ему под нос, он отшатывается.
– Ты чего?
– Прости. Я нечаянно… у тебя нет своего экземпляра, и я подумал, что можешь взять мой. Поскольку мы будем партнерами и все такое… для доклада, в смысле…
– Здорово, чувак. Спасибо…
– Пожалуйста… не за что…
Он листает страницы, улыбается. Косицы свисают на плечи. Его золотая кожа… по-прежнему поблескивает. Полные губы – такие красные, будто… Он смотрит на меня.
На этот раз не отвожу взгляда.
Он закрывает книгу.
– Это на самом деле прекрасно, правда…
– Да… действительно…
Запястья жжет.
Звенит первый звонок, заставляя нас обоих вздрогнуть.
– В общем… – говорю я.
– Наверное, увидимся на уроках, – говорит он.
– Ага, до встречи…
Вбегаю внутрь. Ноги движутся, а мозг явно не хочет, и, о боже, приходится тащить его за собой силком. Его глаза – не два Млечных Пути, они – две черные дыры-воронки, и определенно превращают мой мозг в спагетти.
О боже, о боже, о боже, это не к добру. Не к добру все это.
– Каково ваше определение любви?
Вот ведь! Даже если сама Земля не прикончит нас через пять лет, мистер Дулик успеет сделать это раньше. Он произносит вслух каждое слово, выводя его на доске, – еще одну цитату из «Чайки по имени Джонатан Ливингстон»:
«Не одиночество его мучило, а то, что чайки не захотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть!»
– Боже, какая великолепная поэзия в этих словах! – говорит он, всецело поглощенный меловыми завитками.
Только больше не плачь, пожалуйста.
Он хлопает в ладоши, призывая всех к вниманию. Скотти, который задремал, опустив голову на руку, подскакивает.
– Любовь, – говорит мистер Дулик. – Что она для вас?
Сюзанна Левин высоко поднимает руку.
– Да, мисс Левин?
– Мой брат, – говорит она. – Когда я навещаю его.
Мистер Дулик идет по проходу, приложив руку к сердцу. Останавливается перед ней. Глаза учителя моргают, увеличенные стеклами очков.
– О, конечно, да, – говорит он. – Да. Твой брат, Сюзанна. Да. Уже в одном этом примере несколько разных типов любви, сестра. Расскажи нам подробнее, – возводит очи, по-прежнему прижимая одну ладонь к сердцу, а теперь еще взяв мисс Левин за руку. Непонятно, он уже плачет или еще нет. С этого ракурса трудно разглядеть сквозь густые кустистые бакенбарды.
– Ну… он… любил нашу страну, – говорит она. – Как солдат. Любил служить… – И теребит серебряные солдатские жетоны, висящие на шее.
– Да, да, верно, сестра, так… и… что еще? – Его взгляд в один миг облетает класс. Клянусь, это похоже на службу в баптистской церкви.