– Мой взгляд на вещи… что именно?
– Не знаю. Ты милый, мне кажется… Сострадательный…
– Э-э…
Ничего себе. Разве парни говорят друг другу такие вещи? И что это значит – «милый»? Типа «ты нюня и простофиля» или «ты самый потрясный ангел, какого я встречал в жизни»? Вот бы понять!
– Ну, так что там насчет любви? – спрашивает он.
– Что?
– Наше задание.
– А, верно. Я ее не люблю.
– Не любишь?
– Не-а.
– Почему?
Вдалеке похожие на бумажных куколок рыбаки вытаскивают лодки на берег, а еще дальше на пляже какие-то люди собирают в кучу куски плавника.
– Ты знаешь Карла Сагана?
– Того, которого ты все время поминаешь? – Он смеется. – Да, знаю такого.
– Хорошо. Я читаю его новую книгу, и он пишет, что планета Венера – как большая сернистая звезда. Температуры кипения, реки вулканической лавы, ядовитые газы, все такое. По сути, Венера – это ад. И, по сути, именно такой мне представляется любовь. Любовь – это ад.
Словно по сигналу, куча дров вдалеке начинает сыпать искрами.
– Ого, – удивляется он. – Серьезно?
– Да.
– Это совершенно не так, чувак.
– Так! Так все и есть. Поверь. Твоя очередь.
– Моя очередь?
– Да. Откуда ты приехал?
– Ах, теперь мы в эту игру играем?
– Угу…
– Из Южной Дакоты. Резервация Пайн-Ридж. Я из народа оглала-лакота. Там мой настоящий дом. Бывал в тех местах?
Я мотаю головой:
– Нет, но Старла мне кое-что рассказывала… А что значит слово «лакота»?
Он снова сверкает этой кривоватой улыбкой с ямочками.
– Ты чего?
– Никто прежде меня об этом не спрашивал.
– О… – Я пожимаю плечами. – Расскажешь?
– Оно означает «друзья и союзники».
– Круто.
Значение точь-в-точь как надо…
– Есть семь ветвей народа лакота – типа как подплемена одного племени – и я из оглала.
– А это слово что значит?
– Хочешь узнать побольше?
Киваю. Сумерки расплескиваются об него, отчего кожа сияет. Настоящий звездный парень, как у Карла Сагана, клянусь.
– Ну… это значит «сами себя разгоняющие», и… Ну, ты же знаешь все эти старые картинки в учебниках истории, где индейцы в головных уборах из перьев скачут на конях и сражаются с кавалерией, или охотятся на буйволов на равнинах, или что там еще, да? Так обычно изображают народ лакота в былые времена… Только, приятель, не проси меня демонстрировать всякие там боевые кличи, индейские магические фокусы и тому подобное…
– Понял.
– Мы – сильный народ, – продолжает он, сидя лицом к последним искрам заката. – И стали еще сильнее после того, как прожили долгие годы под гнетом белых, мы ценим семью превыше всего… – Уэб внезапно умолкает.
Я жду продолжения, но он молчит.
– Значит, ты теперь живешь здесь… с семьей?
– Пока – да. Но не со всей семьей. Родственников у меня – ого-го. Сейчас только с дедушкой и дядей. Один человек позволил нам пожить в его доме, пока мы здесь…
Его лицо занавешено волосами, так что с уверенностью сказать нельзя, но мне кажется… он плачет?
– Но… тогда… Почему ты живешь здесь?
– Извини, Боуи-бой, – разворачивается ко мне, вытирая щеки. – Твоя очередь. Как ты обзавелся этим шрамом?
– Что?! Нет! – говорю я, начесывая волосы на лоб, чтобы прикрыть его. – Для этой истории слишком рано.
– Слишком рано?
– Ты не мог бы начать с чего попроще, типа моего любимого цвета или как там?
– А какой смысл, чувак? Жизнь слишком коротка, чтобы заморачиваться такими мелочами.
– Да ладно! Я вот люблю белый цвет…
– Нет, я не об этом спрашивал!
– …потому что он как чистый лист, и…
– Это все круто, но что там с этим крутецким шрамом? Ты с ним похож на Флэша Гордона или…
– Зигги Стардаста.
– Да, приятель, на Зигги. – Уэб тянет ко мне руку.
– Пожалуйста, не надо, – прошу я. – Я этого не люблю.
– Что, болит?
– Нет. Я просто ненавижу его, и…
– Да ладно! Тогда расскажи, в чем дело. Не может быть, чтобы все было так плохо.
– Правда, забудь об этом.
– Твоя очередь, приятель…
– Бог ты мой, ЛАДНО! Я пытался сделать себе молнию, как у Зигги, папиной бритвой, но было так больно, что не закончил начатое, и теперь он выглядит как гребаный вопросительный знак, словно я гребаный Загадочник[40] или кто-то в том же духе. Все, конец истории, я выиграл!
Небо переплавляется в темно-фиолетовую акварель. Опускаю взгляд. Вокруг костра на берегу пляшут тени.
– Ничего себе, – говорит он тихонько.
– Не могу поверить, что я только что… Никто не знает, как я это сделал. Даже Старла.