– Ну, увидимся как-нибудь…
– Это что, Кэрол Кинг? – Он просматривает альбомы. – Один из моих любимых альбомов…
– О… Да. Я помню, ты говорил, так что…
– И та самая пресловутая Роберта Флэк, да?
– Ага… В смысле… если не слышал ее – считай, не жил. Это…
– «Aladdin Sane»?.. – Вопросительно смотрит на меня.
– Что, у тебя он есть?
– Нет, приятель. Просто… разве это не твой любимый?
– Ну, в смысле… Он круче всех, это точно, и очень помогает мне, когда… в смысле, я подумал, что он мог бы помочь теперь и тебе… может… – Зигги поднимает на меня взгляд и подмигивает. – Я хочу, чтобы он был у тебя.
Cтоим, молчим.
Долго.
– Я ужасно разозлился на тебя в тот вечер, – говорит Уэб, наконец прижимая альбомы к груди.
– Я знаю…
– И до сих пор немного злюсь.
– И правильно…
– Но… не знаю.
Легкий изгиб губ начинает потихоньку приподнимать его правую щеку, когда…
– АЙ! – чувствую, как сзади меня хватает за плечо чья-то рука.
– Извиняюсь, приятель.
Я уже слышал этот голос. Резко оборачиваюсь. Это же Уэб-двойник!
– О, привет-привет-привет! – восклицает он. – Как поживаешь, друг мой? Проклятье, ты вообще себя видел? Ты ж горишь, как факел! – сверкает яркой улыбкой-полумесяцем, потом проделывает с моей ладонью какую-то загадочную штуку – типа условного рукопожатия – и сгребает меня в медвежьи объятия. Я болтаюсь в его руках тряпичной куклой.
– Вы что, успели познакомиться? – спрашивает Уэб.
– Успели ли мы? Еще как! Два дня назад, верно? – Отстраняет меня на расстояние вытянутых рук.
– Верно. Приятно снова встретиться, – говорю я.
– Ага, ага. Отличное там местечко. Прекрасный человек, этот Честер. Единственное на самом деле безопасное место в городе, куда мы можем пойти. – Он продолжает улыбаться. Так ярко, почти ослепительно. У него на шее костяное ожерелье-чокер, а глаза, кажется, поймали по угольку из костра каждый и вовсю полыхают.
– Это мой дядя Расселл, – представляет нас друг другу Уэб. – Дядя Расселл, это… Джонатан.
– О, так ты и есть Джонатан? Очень рад наконец с тобой познакомиться, друг мой. В смысле, официально. – Снова хватает меня за ладонь. На сей раз у меня хватает мозгов ответить на рукопожатие.
– И я рад. Обожаю медведя Смоки[73].
– Что? – переспрашивает он.
– Я про футболку.
– Точно, точно, – смеется, и смех его – как ревущий водопад, освежающий и расслабляющий. – «Только ты можешь предотвратить лесные пожары», – басит он, подражая голосу Смоки.
– Да…
– Пошли к нам?
Тащит меня за руку к костру; я впадаю в панику. «Фиглифопс!» – вылетает из моего рта невнятная белиберда. Боже.
– Что ты там говоришь?
Уэб хмыкает:
– Он иногда «говорит языками», как в Библии.
– А-а, я уж решил, что вы, ребятки, разговариваете на каком-то тайном наречии, которого я не знаю. А такие вещи надо знать, чтобы ничего не упустить. Идем, – продолжает тащить упирающегося меня к освещенному кругу.
О нет! Оглядываюсь, пытаясь понять, есть ли какое-то движение у трейлеров. Отсюда ничего не видно, но если они приедут, а меня не будет на месте…
– Рад, что ты решил вернуться, – шепчет Уэб на ухо.
Ладно, останусь. Ненадолго.
Стоит нам приблизиться, как дедушка прекращает разговор с женщиной, сидящей напротив него на обрубке дерева. Они молча смотрят на нас, застыв посреди оборванного смеха. Словно я застал их на середине анекдота и сделал моментальный снимок «полароидом».
– Э-э. Здрасте, – мямлю я, поднимаю руку, растопыривая пальцы, точно какой-нибудь идиотский вулканец[74]. Серьезно! И застываю на месте. Не могу опустить руку. Пожалуйста, кто-нибудь, скажите что-нибудь.
– Гляньте-ка, какую мышку кошка притащила! – говорит дядя Расселл. – Это Джонатан. Садись. – С ходу усаживает меня на бревно между собой и дедушкой Уэба.
Уэб садится на землю рядом с женщиной, не отводя глаз от конверта «Aladdin Sane».
– Это моя жена Санни, – представляет мне незнакомку дядя Расселл.
– Добрый вечер, – здороваюсь наконец по-человечески.
– Я много слышала о тебе, – отвечает она.
– Правда?
И вряд ли это было что-нибудь хорошее. Лицо у нее доброе и ласковое. Волосы заплетены в две свободные косы, одета в ветровку всех цветов радуги, сшитую таким образом, что кажется, будто с ее груди вот-вот взлетит птица. Женщина смеется. Торопливо перевожу взгляд на ее лицо. О боже. Она что, подумала, будто я пялюсь на ее груди? Ужас!