Первым делом: контрольный взгляд через озеро. Солнце уже скрылось, и вместо него между трейлерами пылает необыкновенно высокий костер, поднимается выше тумана – кажется, будто даже облака горят. Плохо. Ничего не видно. Надо идти. Надо вернуться прежде, чем…
– Ну, как там, все чисто? – Уэб сгребает меня в охапку. Роняю тако на землю. – Ой, упс, извини! Ничего, там еще есть.
Я отстраняюсь.
– Мне… надо идти.
– Сейчас?
– Я ничего разглядеть не могу. Слишком густой туман. Мне… это не нравится. И я не должен… дым и…
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Я… Мне нужно идти. – Мне нужен «питер-пол-и-мэри». – Очень нужно…
– Ты здесь в безопасности, – говорит он.
И вдруг мое дыхание полностью и мгновенно заканчивается.
Его нет.
Я вижу это сначала по лицу Уэба. Его улыбка дезинтегрирует. В глазах сияет уже не звездный свет, а чистая ярость. Поворачиваюсь туда, куда смотрит он, и…
Мир исчезает. Все становится нечетким. Кроме сгустка ненависти с пятью мужчинами на острие: Билли-Бобом, Свинотой Джо, Пятизубым Терри, Хэлом. И моим отцом. Красным, как демон из пекла. Светящимся особенно ярко на фоне клубящегося дыма. Голодным.
– Пятьдесят баксов за твои косы! – вопит Билли-Боб.
Сгусток ненависти вопит и улюлюкает.
Все застыли.
Папа и Хэл тянут шеи, осматриваются. Я сгибаюсь пополам, хватаясь за грудь.
– Где тут индейские давалки? – орет Билли-Боб.
– Да пошел ты на хрен! – отвечает кто-то из толпы. Нет, о нет-нет-нет.
– Че ты там вякнула?
– Эй, хватит, братья, просто оставьте нас в покое, – пытается разрулить ситуацию Дулик.
– Мы не сделали вам ничего плохого! – кричит еще кто-то.
– Ничего-о?! Вы приперлись на нашу землю. Я сказал бы, что это очень даже чего! Верно, ребята?
Свинота Джо и Терри согласно рычат. Не могу разобрать, что у них в руках – может, оружие, может, топоры, мне не видно.
– Это НАША земля, ты! – подает голос дядя Расселл.
Вселенная затихает. Потом… Билли замедленно кивает Джо, и все мы смотрим, как он поднимает над головой коробку с фейерверками и швыряет ее в костер.
Планета взрывается. БУ-У-У-УМ. Бутылочные ракеты, огненные шары, хлопушки, гигантские пороховые заряды ВЗРЫВАЮТСЯ – БАМ-БАМ-БАМ и ПАФ-ПАФ-ПАФ и разлетаются сквозь дым, проносясь мимо моей головы, попадая в легкие, крутясь в огне, заворачиваясь вокруг безумным вихрем. Я застыл, застрял во времени, а мир умирает. Пытаюсь сделать вдох, хоть чуточку…
Падаю на землю. Грохот фейерверков сливается с криками о помощи. Я уже не разбираю, что из них что.
Уэб склоняется надо мной. Его лицо: потрясенное, закаменелое, свирепое.
– Держись! – кричит он.
ЧТО? НЕ МОГУ… Не могу дышать. Помогите. Как больно. В сознании мелькает альбом картинок: поездки на Стингреймобиле, молитвы Зигги, трепещущие мамины ресницы, веснушки Старлы, зеленые марсианские поцелуи тети Луны, Уэб…
– Посмотри на меня!
Пытаюсь сфокусироваться. Пытаюсь вдохнуть.
– Дыши вместе со мной! – кричит он. – Вдох-выдох. Вдох-выдох, и…
НЕТ!
Из теней выскакивает рожа Хэла, нависает над Уэбом сзади. Полное затмение. Крыса хватает его за волосы и рывком запрокидывает голову. Улыбка Уэба искажается, и пронзительный крик разрывает мне сердце. Он лягается, машет кулаками, хватает за руки Хэла, который стискивает его волосы. Миг – и его нет. Пропадает в тенях.
Надо мной воздвигается отец. Он пронзительно кричит, вызывая из преисподней демонов, но я не слышу слов.
Подхватывает меня на руки.
Иду по небу.
Мир болтается и пляшет, как йо-йо.
Больше ничего не помню.
Часть третья
Один
Не важно, кем или чем ты был… Я тоже хлебнул сполна, Я помогу тебе облегчить боль. Ты не одинок.
11 июля 1973 года, среда
Прошла неделя. Наверное.
Передо мной то и дело мелькает его лицо. Разбитое. Не то, которое я на самом деле хочу видеть. Оно появляется даже тогда, когда глаза закрыты. То есть в последнее время почти всегда.
Не знаю, жив ли он. Не могу спросить. Не могу выходить из дома. Не могу.
Я и сам едва выжил. Вторжение Атакующей Астмы едва не одержало победу. Я мало что помню. Вся прошлая неделя как во сне.
Шесть дней назад:
Мои глаза открываются. Я в постели. Все вокруг белое. Поначалу кажется, что я в своей спальне. А потом, что умер. А потом задаюсь вопросом, способны ли думать мертвецы.
Приподнимаю голову, но едва-едва, потому что ощущение, словно кто-то разбил ее о бетон. И роняю обратно.