Затем Фрейд пытается анализировать причины, из-за чего в этой фантазии появляется коршун, причем он размышляет, среди прочего, следующим образом: «В священных иероглифах древних египтян мать в самом деле пишется посредством изображения коршуна. Эти египтяне почитали также божество материнства, которое изображалось с головой коршуна или со многими головами, из которых, по крайней мере, одна была головой коршуна. Имя этой богини было Мут; случайное ли это созвучие со словом «Mutter» (мать)?». (стр. 114)
Фрейд называет еще несколько следующих возможных источников, в том числе веру древних египтян, будто бы коршуны бывают лишь женского пола и что они якобы оплодотворяются ветром; также, что
«... басня об однополости и зачатии коршунов ни в коем случае не осталась безразличным анекдотом, как аналогичная о скарабеях; служители церкви опирались на нее, чтобы иметь естественно-исторический аргумент против сомневающихся в священной истории. [т.е. в рождении Иисуса Христа от девственницы]». (стр. 116)
Он заканчивает предположением, что значение фантазии о коршуне для Леонардо состояло в том, что
«...он ведь тоже был таким детенышем коршуна, имевшим мать, но не имевшим отца, и, что часто бывает в столь давних воспоминаниях, к этому присоединился отзвук наслаждения, полученного им у материнской груди. Намеки авторов на дорогой для каждого художника образ Святой Девы с Младенцем должны были способствовать тому, что эта фантазия показалась ему драгоценной и значительной. Ведь таким образом он приходил к отождествлению себя с младенцем Христом, утешителем и спасителем не одной только женщины». (стр. 116)
Это представление объясняло также недостаток информации о детстве Леонардо, так как
«...замена матери коршуном указывает на то, что ребенок чувствовал отсутствие отца и жил только с матерью. Факт незаконного рождения Леонардо соответствует его фантазии о коршуне, только поэтому мог он сравнить себя с детенышем коршуна». (стр. 166 и далее). Фрейд также не смущается даже там, где у него вообще отсутствуют какие-либо исторические данные, и уверенно пишет:
«Но тут выступает толкование фантазии о коршуне и показывает нам, что Леонардо критические первые годы своей жизни провел не у отца и мачехи, а у бедной, покинутой, настоящей своей матери, так что он имел время заметить отсутствие отца». (стр. 117)
Эти дикие спекуляции принимаются в дальнейшем как факты, тем более что Фрейд убежден в том, что те ранние годы у его кровной матери должны были иметь для Леонардо «выдающееся влияние на склад его внутренней жизни». Впрочем, он полагает (стр. 117), что Леонардо мог не только сожалеть об отсутствии отца, а «с особой горячностью стал ломать голову над этой загадкой и таким образом рано сделался исследователем, потому что великие вопросы мучили его, откуда являются дети и какое отношение имеет отец к их появлению». (стр. 118).
В глазах Фрейда именно под воздействием этого стечения обстоятельств не могло не случиться так, что Леонардо «так рано сделался исследователем». (стр. 117 и далее).
Далее Фрейд пытается объяснить предполагаемую гомосексуальность Леонардо в духе своей теории инфантильного сексуального развития. Он начинает с клинического наблюдения, что у гомосексуалистов «в раннем, впоследствии индивидуумом позабытом детстве было очень интенсивное эротическое влечение к лицу женского пола, обыкновенно к матери, вызванное или находившее себе поощрение в слишком сильной нежности самой матери и далее подкрепленное отступлением на задний план отца в жизни ребенка». (стр. 124) Потому что: «Это выглядит почти так, как будто присутствие сильного отца гарантирует сыну правильное решение для выбора объекта в противоположном поле». (стр. 125)
Итак, в то время как, с одной стороны, присутствие реальной отцовской фигуры было бы в состоянии предотвратить развитие гомосексуальных привязанностей, Фрейд из «факта», что Леонардо воспитывался только матерью в одиночку, делает вывод о более или менее неизбежном возникновении симпатий к собственному полу.
Но, очевидно, есть только очень немного настоящих «улик» в пользу версии о гомосексуализме Леонардо. Хотя когда ему было 24 года, и «он жил еще учеником в доме своего учителя Веррокьо, на него и других юношей поступил донос по поводу запрещенного гомосексуального сожития. Расследование окончилось оправданием». (стр. 98 и далее).