— Ох уж этот Дариус!
— Да уж, — усмехнулся Самир, — он умеет оказываться в нужное время в нужном месте. Иногда мне кажется, что он колдун, и как бывший начальник тайной полиции я хорошо понимаю, что такой человек настоящее сокровище.
— Меня поражают твои обширные связи!
— Меня — тоже! — Самир сверкнул всеми тридцатью двумя зубами. — По правде говоря, я и не хочу знать, в чём там дело. Что бы это ни было, сейчас она, кажется, успокоилась. Детишки её любят, а вот мадам Шарлотта немного недовольна, но это ничего. До тех пор, пока прислуга будет ей полезна, она будет её держать возле себя. Твоя находка очень практична, ты заметил?
— Ещё бы, — иронично обронил Эрик, — обрушить на благодетеля шквал упрёков было верхом практичности!
Слово «благодетель» сейчас прозвучало так, словно он говорил о чём-то мерзком до тошноты. Перс поморщился.
— А ты поменьше цепляйся за сиюминутное! Шарлотта ценит комфорт и боится его потерять — вот, о чём я говорил. Упрёки — это, конечно, плохо. Здесь ты требуешь от неё мудрости, которой нет и, скорее всего, никогда не будет. Она напоминает лёгкий парусник, который плывёт туда, куда дует ветер. Вчера этот ветер дул в твою сторону. Пролива не оказалось там, где она ожидала, вот и всё. Просто согласись, что в её желаниях проглядывает практичность. Что плохого в том, что барышня хочет удачно выйти замуж? Поскольку я никак ей не подхожу, внимание вполне обоснованно переключилось на тебя.
— Почему не подходишь, — хмыкнул Эрик, и потухшие вулканы его глаз насмешливо замерцали.
— Потому что я, как минимум, стар.
— С чего бы ей решить, что я моложе?
— А вот с того самого, — беззлобно огрызнулся Самир. — Прекрати, Эрик! Сам ведь понимаешь, что к чему.
— Понимаю, — в голосе послышалась усталость, — только как-то поздновато пришло понимание. В некоторых вопросах я — сущий ребёнок…
— …который внезапно обнаружил, что подкатывает к пятому десятку своей жизни.
При этих словах болезненный спазм сжал сердце Эрика, и воспоминание прокатилось эхом — ты так красива, а я уже не молод. Вот именно, что внезапно, подумалось как-то мимоходом. Как-будто он спал и проснулся, и осознал, что вокруг совсем не та обстановка, которая сопровождала его в сон. И от этого становилось как-то холодно и неуютно. Проницательный взгляд отметил, как сник Эрик после, казалось бы, ничего не значащих слов, и Самир заговорил о другом:
— Как твоя рука?
— Прежнее уже не вернётся, — слегка пожал плечами Эрик, — ты же сам сказал…
— Вот же прицепился к слову, — цокнул перс. — Я всё же хотел бы знать, чья рука направила этот кинжал?
Вопрос вызвал воспоминания…
***
Давным-давно, когда солнце было ярче и трава зеленее, по огромному залу дворца шахиншаха персидского от стены к стене метался высокий худой мужчина. Он был одет в тёмные шаровары, заправленные в сапоги из мягкой дорогой кожи, и светлую рубашку из тончайшего китайского шёлка. Большие зеркала отражали чёрные, коротко остриженные волосы и платок, скрывавший черты его лица от нижнего века до шеи. Маска таила и глубокие морщины тяжёлых раздумий, и горькую усмешку, которая то и дело проявлялась на тонких бескровных губах. В глазах закипали злые, безудержные слёзы.
Плакать — это то, чему он до сих пор так толком и не обучился. Не считал нужным. От любых горестей, которыми изобиловала его недолгая жизнь, он научился отстраняться, в противном случае он рисковал утонуть в собственных слезах. В планы Эрика это не входило. Он пришёл в этот мир и собирался в нём выжить. Какими бы ни были предложенные условия — выжить любой ценой! Выжить и взять с собой всё, что уместится в багаж. Все знания и умения, которые он сможет приобрести здесь, найдут своё место в его копилке и помогут стать тем, кем задумано — лучшим во всём, на что падёт его взор. В этом стремлении его подгоняла обида. От рождения Эрик не имел никаких благ: ни любящих родителей, ни родственников, ни друзей, ни связей, ни даже внешности. Всё, что у него было, он заработал сам.
Когда-то — воспоминания уводили ещё дальше в прошлое — у Эрика был только ужас и только ненависть ко всем вокруг. Старый цыган, чья плётка не раз обжигала худые оголённые плечи маленького уродливого заморыша, вместе с ненавистью вбивал здравую мысль. Он хлестал и приговаривал:
— Ты — был, есть и останешься уродом, паршивым отродьем, недостойным миски жидкой похлёбки, если сейчас же не встанешь и не пойдёшь делать то, что может вывести тебя на свет… И на этой соломе ты сдохнешь с голоду, если будешь жевать свои сопли вместо того, чтобы работать!
Цыган был философом. Он никогда не бил ради процесса битья, потому Эрик и запомнил эту науку накрепко, и больше никто не смел объяснять ему правду жизни подобным образом. Никто, кроме него самого. В то время он ещё мог научиться плакать, но тогда лишь до боли закусил губу и, обретя вдруг неведомо откуда взявшееся упорство, решил выбраться из обстоятельств, которые судьба кинула ему под ноги, словно сухую обглоданную кость. Возможно, то был знак свыше. Теперь, даже оставаясь слугой, он всё же мог сказать, что выполнил завет старика-цыгана.
Ему нравилась его независимость, способность вести себя в соответствии со своими вкусами и потребностями, не оборачиваться, ожидая осуждения, не сжиматься от страха. Он не судил сам и не позволял судить себя никому. Так было до сих пор. Всё изменилось совсем недавно, когда любимица шахиншаха, его младшая жена, капризная, своевольная и жестокая красавица, захотела поиграть с новой игрушкой, с последним приобретением её мужа — умельцем, привезённым с края света, где, по слухам, лета не бывает совсем.
Его привёз дарога, и уже это возбуждало любопытство — человека с такими полномочиями абы за кем не посылали. Она долго присматривалась к непонятному иностранцу и не могла вычислить его слабые места, нащупать те ниточки, за которые она дёргала бы в своё удовольствие до тех пор, пока игрушка не сломается или не пропадёт интерес к ней. Первое происходило чаще. Султанша никогда не оставляла здоровыми свидетелей своих забав. Надоевшую любимицу или казнили по какой-нибудь причине, или отсылали с глаз долой в какой-нибудь каменный мешок, где она умирала и больше не беспокоила своим видом очи властительницы. До сих пор скучающая время от времени султанша заводила себе только фавориток, пока не появился этот тёмный и загадочный мужчина с волшебным голосом.
Желание, которое не смог возбудить муж, вспыхнуло и поглотило молодую женщину целиком, не оставив даже крупицы здравомыслия в её разуме. Впрочем, нет. Здравомыслие всё же оставалось, поскольку она не собиралась расставаться со своим положением любимой жены шахиншаха, но что тебе не подвластно, если ты молода, красива и могущественна, как султанша. Тем более, что чужестранец сам построил дворец, который легко может скрыть любые шалости того, кто знаком с его тайными дверцами и коридорами. А султанша была знакома. Обладая великолепной памятью, уже после первой экскурсии она свободно могла передвигаться по дворцу, помнила все коридоры и люки, лестницы и тайные комнаты, галереи и переходы. Она даже могла самостоятельно выбраться из комнаты пыток, поскольку Эрик не смел отказать ей в требовании показать все секретные замки и запоры. В конце концов, хозяйкой этого великолепия была она.
Она засылала служанок — лучших доносчиц и соглядатаев, — много раз пыталась выведать что-нибудь сама, даже в бане Эрик не мог поручиться, что все подробности процедур не станут известны султанше тот час же. Чужестранец был идеален и непроницаем во всём. Постепенно молодая женщина потеряла терпение и улучив момент уединения в комнате пыток капризно и самоуверенно заявила, что понимает его страдания и готова ответить на чувства, которые разглядела в глубине его глаз. Услышав эти слова, Эрик превратился в соляной столб. Не дожидаясь ответа от того, кого она считала покорённым своей откровенностью и вниманием и в мыслях уже видела у своих ног покорным рабом, султанша стала мечтать вслух о чудесных часах, которые возможно им провести вместе в стенах этого чудесного дворца. Ведь она предоставлена самой себе, шахиншах редко навещает её и, вообще, она страшно одинока и нуждается в любви и нежности. Тому, кто её поймёт, предстоит долгий и светлый путь рядом с прекрасной султаншей, почести и подарки и, возможно, даже высокий пост при шахиншахе.