Скользнуло мимолётное удивление: студёные руки вдруг стали мягкими, нежными и очень тёплыми.
И снова двинулись вниз пальцы, рисуя нотные знаки на живом, создавая неведомую ранее музыку. Музыку, которая звучала для двоих. Скупые и однообразные касания заставляли клониться к земле от невыразимой усталости и вытягиваться в струнку, и молить о новых прикосновениях.
— Ты очень красива… — выдохнул он снова и легко тронул полуоткрытые губы, слегка припухшие от испытываемого удовольствия. — Как бы я хотел…
Амина долго ждала окончания фразы, но так и не дождалась. Стесняясь спросить, она вслушивалась в тишину, чтобы угадать желанные слова уже не в звуках, а хотя бы в движениях, но и прикосновения внезапно прекратились, и шёлковая пелена спала с глаз.
— Прости, — сказал Эрик без единой эмоции в голосе, словно не его голос покорял некоторое время назад, — я несколько эксцентричен в своих поступках. Прости, если напугал.
Он отвернулся и отошёл, а она осталась застёгивать платье и глотать подступающие слёзы. Белый платок, несколько минут назад закрывавший её глаза, был брошен небрежно на кресло за спиной. Убирая волосы, она следила за высокой фигурой, застывшей у окна, и в какой-то миг захотела подбежать и выцарапать ему глаза, даже не задумываясь о причине такого поступка. После произошедшего, Амина чувствовала странную пустоту.
Эрик даже не слышал, а спиной чувствовал её движения — как она привела себя в порядок и тихо покинула комнату. В эту минуту он готов был заплакать от невыносимой тяжести, скопившейся в груди. Почему он не смог сделать то, чего так хотел? Поцелуй — это ведь так просто. Но нет! Никогда и ничего не давалось ему просто. Удивительное открытие пришло в голову. Оказывается, когда чего-нибудь желаешь настолько сильно, что готов отдать всё, что есть, только за то, чтобы приблизиться к желаемому, то это до тех пор, пока желание остается несбыточным. Но как только появляется возможность его осуществления, как тут же в голове и сердце стучит только одна мысль — лучше бы ничего не желать! Теперь, когда всё стало неотвратимо реальным, единственное, что ему хотелось — это убежать. Поэтому он поступил так, как поступают жуки в минуту крайней опасности — они падают на спину и притворяются мёртвыми. Эрик сжимался в комок, чтобы занимать, как можно меньше места, старался прогнать мысли, связанные с тем, что произошло.
И вдруг, когда он на минуту отрешился от горевания о самом себе, его бросило в жар от мысли: на улице — ночь, а она — одна…
***
Амина осторожно пробиралась по улице к своему дому. Было уже очень поздно и страшно. Всё же она зря отказалась от предложения Эрика проводить её. Возможно, если бы не отказалась, то не произошло бы того, что произошло…. А может быть, оно случилось бы все равно. Амина судорожно вздохнула, пытаясь остановить наступающие слёзы. Что это было? Невинная ласка или непристойное предложение? Она сама предложила себя, и плакать теперь не о чем. Амина и не сожалела сейчас о том, что спустилась в подвалы Оперы и сказала то, что сказала. Слёзы её были вызваны скорее тем, что не случилось смутно ожидаемое. Не произошло то, чему она и названия не знала и определения не могла подобрать, но ждала, как ждут восхода солнца, представляя его себе всякий по разному. А восход всё равно оказывается другим.
Когда она покинула дом Эрика, то по случаю глубокого вечера невозможно было найти экипаж. Она шла пешком и очень устала — Сен-Клу располагался не далеко от Парижа, но только для тех, кто мог позволить себе лошадей в любое время суток. На улицу, где стоял её дом, Амина попала уже далеко за полночь. И вот тут её поймал тот, кого она и ждала, и боялась.
Марсель вовсе не ожидал её встретить. Она появилась внезапно. Сначала он даже не узнал её. Следуя в темноте за девичьей фигуркой, он просто хотел догнать её и предложить провести вместе время. Порядочные девушки в такое время по улицам не ходят, а потому он вполне мог рассчитывать на благосклонное внимание.
Мужчина подхватил девушку под локоток и увлёк в темень ближайшего двора.
— Что тебе нужно? — прозвучал вопрос.
— Ты, — последовал короткий ответ.
Но на сей раз Марселю помешали. Помешал как раз тот, кого он тщетно разыскивал вот уже несколько недель. Тот самый человек, из-за которого он натерпелся столько страха от проклятого Грамотея. И в единую эту минуту Марсель возблагодарил провидение, заставившее его выбраться сегодня на улицу. Но пока благоприятный конец его истории мог подождать. Теперь уж этот человек, за смерть которого давали такие хорошие деньги, не выскользнет из его рук. Нужно только проследить за ним… Повинуясь, Марсель выпустил руку Амины, и растворился в темноте. Честно говоря, он покрылся липким потом от страха, когда угольки глаз глянули и плеснули на него пламя своей ярости. А понимание того, что он вскоре закончит своё дело и, наконец, избавится от ненавистного Грамотея, пришло позже. Нужно же было как-то оправдать свой страх и своё отступление.
***
У Амины зуб на зуб не попадал от ужаса. Куда-то подевалась вся решительность, с которой она утверждала ранее, что сумеет противостоять своему брату. Сейчас понимала — не сумеет. Она боялась до судорог. Эрик обнял её, успокаивая, окутал собой.
— Ты плачешь… Почему?
— Не знаю.
— Прости меня, …воробушек.
— За что?
— За всё.
И, согреваясь на его груди, она чувствовала себя счастливой. Впервые за весь этот бесконечный день.
Комментарий к - 18 -
* Само слово «полусвет» ввел в обиход Александр Дюма-сын, назвав им комедию, премьера которой состоялась в парижском театре Жимназ 20 марта1855 года.
** Дельфина де Жирарден “Парижские письма виконте де Лоне”
========== - 19 - ==========
Амина занималась с детьми, а в свободный день летела в Сен-Клу, думая только о том, кто ждёт её на том конце дороги, почти не заботясь о тех, кого оставляла за спиной. Любовь расцвела в ней и заняла всё сердце и все мысли. Взгляд Амины был направлен в землю, но мысленным взором она исследовала небо.
Эрик ждал её всю неделю, начиная с того момента, как она выходила из двери, чтобы вернуться в Париж. Ожидание начиналось с утра — в этом была своя прелесть, незнакомая ему раньше. Раньше, мечтая о Кристине, сгорая от нетерпения, он мог направиться сам к своей возлюбленной и хотя бы издали увидеть её, услышать голос или заговорить с ней, теперь он был лишён такой возможности и должен был ждать, когда Амина придёт сама. Теперь всё было иначе. Не единожды он подавлял в себе желание броситься навстречу, едва звук шагов слышался на гравийной дорожке, чтобы сократить ожидание хотя бы на несколько секунд. Эрик стоял, ожидая её появления, потому что боялся — если он позволит себе хотя бы единое движение, потом силу, клокотавшую внутри, уже не остановить. Амина входила, и на её смуглом личике расцветала нежная улыбка, и теперь он уже не мог двинуться с места при всём своём желании — ноги становились ватными и не слушались. Всё, на что он мог решиться, это приветливо протянуть ей навстречу руки.
Она подходила, и прикосновение её тонких нежных пальцев — она всегда была без перчаток — прожигали плоть до костей. Уже давно ему хотелось обнять её, но нерешительность охватывала его, едва такая мысль приходила в голову. И тут всё было иначе. Желая почувствовать в своих объятиях Кристину, он готов был встать перед ней на колени и молить пока она не согласится, здесь же он не решался на это, поскольку интуитивно чувствовал, что такой униженный жест с его стороны оскорбит её. Он мог превозносить и восхищаться, но не имел права умолять и выпрашивать — он должен был решиться и сделать. Признав свою власть над ним, она также легко и свободно отдала ему право владеть всеми её помыслами. Но Эрик не мог решиться, поскольку всё ещё сомневался.