— Теперь это — твоё.
Я вдруг увидел всё таким, каким оно является в грёзах или в детских снах. Такого не случалось раньше. Я был слеп и глух, пока ты не включила цвет и звук, пока не раскрасила всё вокруг волшебной кистью, пока биение твоего сердца не описало мне звуки так, как должно, и как они не могли являться мне, потому что мой слух был далёк от совершенства. Я слышал только самые простые и грубые звуки, я видел резкие незаконченные, полустёртые линии. Когда ты пришла, мой слух внезапно стал абсолютным и подарил такие мелодии, о которых можно только мечтать. Мои картины обрели цвет и форму. Я не смел надеяться, что когда-нибудь это случится.
Ты подарила мне себя, и я отдам всю кровь каплю за каплей, чтобы сохранить этот дар. Мои руки гладят твоё лицо и мне стыдно, что они не могут передать жара моего сердца. Прости меня за то, что мои глаза раньше смотрели на других, а тело мечтало об иных прикосновениях. Я сожалею, что не сберёг для тебя первого своего взгляда. Если бы я только мог вообразить, что ты где-то там ждёшь меня, я ходил бы по земле с закрытыми глазами, чтобы твой облик стал первым чудом, которое я увидел, открыв их. Я украл у тебя мой первый поцелуй и отдал его другой — я виновен. Позволь мне в уплату этой провинности отдать моё сердце.
Ты согласна?
Протяни мне руки. Никто и никогда не испытывал такого благоговения, прикасаясь к женским рукам. Я целую их, и пальцы слабо подрагивают в ответ на мои прикосновения.
Я хочу целовать тебя. Коснуться губами — не впиться, не прижаться, изнемогая от желания, а именно коснуться — легко и трепетно нежных полуоткрытых губ, и выпустить на волю изумленное „Ах!“, идущее от самых сокровенных глубин, и почувствовать его запах и вкус на своих губах, и впитать его всем своим существом, и сделать его своим сокровищем. И, наконец, вернуть этот возглас, многократно усиленным собственными переживаниями, наполненным нежной и глубокой молитвой о счастье. Возвратить его так, чтобы он проник в самые отдаленные и потаенные уголки души и сердца, так, чтобы наполнить каждую клеточку восхитительным ароматом неведомого ранее чувства.
Я люблю тебя. Больше нет…»
Он стоял, упираясь лбом в деревянную оплётку оконных стёкол. Боялся оглянуться, спиной чувствовал, как её глаза скользят по неровным строчкам, которые составляли буквы, начертанные вкривь и вкось. Разве так объясняются в любви девушке, достойной самых удивительных и прекрасных картин?
Эрик собирался с духом, чтобы подойти и забрать бумагу и никак не мог собраться. Сердце упало куда-то и дыхания уже не хватало даже на то, чтобы просто стоять, не говоря уже о каком-либо движении. Мимолётно Эрик удивился, что солнце продолжает светить как ни в чём ни бывало в то время как его накрывает чернота страха.
Занятый мыслями он снова не услышал, как Амина подошла к нему вплотную. Вздрогнул от неожиданности, почувствовав, как она осторожно обнимает его, как утыкается в спину губами и скользит по дорогой ткани сюртука своей щекой, и замирает, и тихо произносит:
— Эрик…
И голос её звучит дивной музыкой, успокаивая, воспалённое и испуганное сознание.
— Амина…
— Что? — Она склоняет голову, заглядывая в его лицо сбоку, и солнце очерчивает её профиль. Золотые нити путаются в тёмных волосах, и он на секунду теряет дар речи от красоты, представшей перед ним.
— Обещайте мне одну вещь…
— Только одну? — Пытается кокетничать она, но ни тени улыбки нет на его губах. — Хорошо. Что я должна обещать?
— Вы скажете мне, если вам не понравится?
Она явно удивилась, услышав непривычное «вы» и «вам», но всё удивление улетучилось, уступив место странному, непонятному чувству, когда Эрик склонился и легко коснулся её губ.
Амина казалась ошеломлённой и смотрела немного растерянно. Тогда Эрик, бережно развернув её к себе, поцеловал снова. Осторожно, словно боялся раздавить её губы своим порывом. Сердце её вдруг сразу потяжелело и потянуло куда-то вниз, а все ощущения покинули уголки тела и сгрудились беспорядочно в губах. Она испытывала так много всего и сразу, что, когда Эрик разорвал поцелуй, Амина казалась окаменевшей и тяжело дышала, как после долгого быстрого бега. Эрик испугался, руки его соскользнули с её плеч, он отвернулся, обвиняя себя во всех грехах, которые только мог вспомнить. Секунды молчания сложились в минуты, когда он, наконец, решился посмотреть на неё.
— Мсье прекрасно целуется, — несмело заметила Амина.
— У мадемуазель большой опыт… — грустно обронил Эрик.
— У мадемуазель совсем нет никакого опыта, — смутилась она и, повинуясь неведомой ранее смелости, обвила его шею руками. И теперь уже сама потянулась ему навстречу.
— Боюсь, мадемуазель выбрала не того учителя.
— Почему?
— Он слишком мало знает.
***
— Моё лицо не пугает тебя?
Она протянула руки и осторожно коснулась шрамов на щеках, погладила бугристый лоб, провела пальцами по тонким губам, замерла на мгновение над провалом, где должен был быть нос.
— Пугает.
Эрик отшатнулся, но она поймала его за плечи.
— Пугает, — повторила она, — но до тех пор, пока я не посмотрю в твои глаза. Ты всё ещё не веришь в то, что тебя можно любить, зная об этом?
Маленькая тёплая ладошка коснулась его щеки и Эрик с трудом отвёл взгляд в сторону. Её глаза гипнотически воздействовали на него, когда она смотрела так, он готов был внимать любым словам и верить в них. В глазах Кристины он видел своё отражение, и оно было уродливым, ужасным настолько, что он боялся прикоснуться сам к себе. Взгляд Амины делал его принцем в своих собственных глазах. Вот так просто — одним взмахом ресниц. Эрик ни на минуту не забывал, кто он и что представляет собой его лицо, но вглядываясь в её глаза, теряясь в их тёмной влажной глубине, он забывал обо всём. В них светилась бесконечная преданность, в её отражении он чувствовал себя и робким, и смелым, и отважным, и беспомощным одновременно.
— Я не могу забыть о том, что оно есть…
— Даже теперь? — Она мягко привлекла его к себе, обняла лицо тёплыми ладонями и осторожно коснулась губами тёмных провалов, где были его глаза. — И теперь? — Её ласка коснулась кожи щёк и подбородка. — Какие доказательства тебе ещё нужны? — Её глаза заглянули прямо в душу, выманивая правду на белый свет. — Чего же ты хочешь ещё?
Эрик резко сел и рывком притянул её к себе, усадил на колени, зарылся лицом веё волосы, дрожь охватила его от макушки до пяток и глухим, странно изменившимся голосом, ответил:
–Чтобы ты любила меня.
Амина затрепетала:
— Но ведь я люблю тебя, — робея, ответила она.
Он покачал головой:
— Я больше не могу ждать тебя каждый день, я не хочу тратить время на это. Ты нужна мне здесь, рядом, всегда, всё время… всё время…
Комментарий к - 19 -
* Шекспир Сонет 23
========== - 20 - ==========
Тёплый рассеянный свет от хитро спрятанных светильников вкупе с курильницами, распространявшими едва заметный терпкий аромат, не то, чтобы клонил в сон, — лишал желания быстро и резко двигаться или громко говорить. Небольшая круглая комната, задрапированная шторами нежного пастельного тона, устланная коврами, внешним видом своим напоминающими овсяную кашу, манила сонным уютом и комфортом. Низкие диванчики, невысокий столик, на котором стояла чаша с фруктами, пара-тройка пуфов и бесчисленное количество подушек и подушечек, раскиданных там и сям — когда Самир бывал здесь, он располагался с отменными удобствами. Этот караван-сарай был местом отдыха от спартанского уюта его квартиры на улице Риволи. Не от него ли Эрик перенял желание время от времени нежить себя, не потому ли в своём доме на озере завёл царскую ванну? Каждый ублажает себя, как может, но среди всего этого умиротворённого роскошества Эрик чувствовал себя немного не в своей тарелке.