Описывая эти переживания теперь, я ясно вижу, в чем были мои заблуждения. Но тогда я этого не знал и метался между «виноват» и «не виноват», не в состоянии ответить ни «да», ни «нет». Внутренне я чувствовал невиновность, а доказать это был не в состоянии. Отсутствие юридических знаний лишало уверенности: я пытался найти твердое незыблемое обоснование, но почва уходила из-под ног.
Логика моих мыслей была, примерно, такой:
— Могу ли я отрицать свою принадлежность к Вустрау?
— Нет.
— Могу ли отрицать антисоветскую направленность этого лагеря?
— Нет.
Признав оба посыла, я признал, таким образом, и свою принадлежность к антисоветской деятельности. А то, что я остался в стороне, то заслуга не моя, то поворот судьбы и обстоятельств.
Юридические понятия «был» в лагере и «совершал» антисоветские действия для меня не имели различия. И хотя подсознательно я чувствовал разницу между ними, но доказать, сформулировать ее не мог, так как не знал главного: судят за содеянное против своих, а не за принадлежность к врагу.
Правда, позднее я имел полную возможность убедиться в том, что советское правосудие судило людей без разбора, как за действия, так и за помыслы, любая антисоветская принадлежность, просто мысль по решению органов правосудия наказывались однозначно — все уничтожалось с корнем.
…Оставалось только выслушать приговор полковника.
Алмазов говорил недолго — я слушал.
— То, что Вы рассказали о себе, мы знаем. Ваш поступок заслуживает уважения и похвалы. Вы поступили правильно. Мы пробудем в Швейцарии, вероятно, не меньше месяца. С сегодняшнего дня можете приступать к своим обязанностям… Знаете, мы решили откомандировать Вас к нашим товарищам, которые сейчас находятся в княжестве Lichtenstein. Там подполковник Хоминский и майор Смиренин, им нужен переводчик. Мы уже подготовили документы, нужно соблюсти еще кое-какие формальности для переезда через границу.
Я никак не ожидал, что этот трудный разговор закончится так быстро и с таким благоприятным для меня исходом. Мне показалось, что мое пребывание в Вустрау не имело для полковника того значения, какое оно имело для меня.
— Что касается Вустрау, хочу Вам посоветовать вот что: когда возвратитесь в Советский Союз и будете проходить проверку, расскажите об этом проверяющим. Это чистая формальность, но об этом нужно сказать.
Последние наставления были восприняты мною, как сердечные капли, они, признаться, успокоили меня окончательно. Очень может быть, что это был не раз испробованный прием в подобных ситуациях.
На этом закончился наш разговор, и я простился с полковником Алмазовым.
Это была первая и последняя с ним встреча тет-а-тет. Видел я его еще один раз: во время торжественного приема на банкете у генерала Вихорева по случаю годовщины великого Октября, куда были приглашены все оставшиеся к тому времени в Швейцарии работники миссии.
Княжество Лихтенштейн
С этого времени для меня началась новая пора жизни — я стал переводчиком при офицерах связи советской репатриационной миссии, которых генерал со спецзаданием отправил в княжество Lichtenstein.
Теперь обо всем по порядку.
Что же такое Lichtenstein?
В детстве мне приходилось слышать о существовании в мире карликовых государств-княжеств, типа Монако, Андора, Сан-Марино. О существовании княжества Lichtenstein я не имел представления, хотя филателистам марки Лихтенштейна хорошо известны своими небольшими тиражами, четким графическим исполнением и печатью. Я не мог и представить, что когда-нибудь окажусь в этом княжестве.
Но я прожил там целых три месяца, сумел побывать во всех его уголках, чтобы потом на всю жизнь сохранить воспоминания об этом чудесном краешке земли.
Соседствует Lichtenstein с кантоном Санкт-Галлен. Их отделяет долина Рейна. В районе городка Букс находится пограничный мост через Рейн, по нему осуществляется связь со Швейцарией.
Карликовая страна протянулась с севера на юг на 25 километров. Ширина ее не более 10 километров. Общая площадь 157 квадратных километров. В 1945 году население ее составляло всего лишь десять тысяч человек, но нынче возросло до двадцати семи тысяч.
Мне представилась возможность увидеть уникальную фотографию «вооруженных сил» и «полиции» княжества, разместившихся на сорока сантиметрах узкоформатной пленки. На узенькой полоске фотографии были запечатлены в полный рост аж пятьдесят человек в военной и полицейской форме! Удивительное зрелище!
15 августа я приехал на пограничную станцию Букс и оттуда на пограничный пост через Рейн. На руках у меня было лишь командировочное удостоверение, которое я должен был предъявить дежурившим швейцарским пограничникам. Я предъявил его капралу, и он пригласил меня в служебное помещение, где можно было укрыться от сильного дождя.
Связь с Вадуцем была занята, следовало дождаться конца разговора, чтобы известить начальство о моем приезде и добраться до столицы.
Наконец, удалось выяснить, что офицеров нет — они на празднике, а за мной придет машина. Вся процедура связи и ожидание машины заняли не более десяти минут.
Весь день, не прекращаясь, шел дождь. Давно стемнело, и казалось, что время движется к полуночи. Я увидел огни подъехавшей машины. Любезный пограничник проводил меня до нее, сказал что-то водителю (на своем диалекте) и взял под козырек.
Машина покатилась навстречу сильному дождю. Косые полосы ливня выхватывал из темноты яркий свет фар. Вскоре мы свернули на широкую дорогу и поехали дальше. Шоссе выглядело странным в этот час — оно было многолюдным и праздничным, и это вызывало удивление. Справа и слева под зонтами в ту сторону, куда ехали мы, двигались люди. Чем ближе подъезжали мы к городу, тем светлее становилось от уличных фонарей и освещенных домов. И вдруг где-то рядом раздался гром выстрела, в небе засверкали разноцветные огни рассыпавшегося фейерверка.
И вот снова громыхнул выстрел и взвился новый сноп огня.
— Что это все значит? — задал я вопрос водителю.
— Сегодня Lichtenstein отмечает свой праздник по случаю рождения князя.
Для меня ответ показался удивительным, я впервые столкнулся с подобным празднеством. Все наши праздники были связаны с событиями государственного значения, а тут на тебе, День рождения монарха, возведенный в ранг такого же праздника.
Мы въезжали в Вадуц. Было необыкновенно много гуляющих, несмотря на сильный дождь. Шли они все к гостинице «Адлер», где в эти минуты в большом танцевальном зале гремела музыка, слышался гомон праздничной, разгулявшейся толпы. Единственная гостиница была не только центром, где собирались и жили приезжие, но и местом праздничных торжеств.
У хозяйки гостиницы фрау Нешер я узнал, что офицеры приглашены на официальное празднование в княжеский замок и, вероятно, вернутся поздно. Мне она предложила свободный номер на третьем этаже, и я решил отдохнуть с дороги. Но под моим номером находился танцевальный зал с настежь открытыми окнами и уснуть из-за музыки и шума я еще долго не мог.
На следующее утро я спустился в ресторан и за столиком у окна увидел завтракающую компанию. Двое из них в офицерской форме, третий в штатском. Оба офицера были одеты в защитные кителя и в темно-синие диагоналевые брюки.
Я подошел и представился. Подполковник пригласил присоединиться к столу.
Это и был Владимир Иванович Хоминский, второй офицер — майор Смиренин (тщетно пытался вспомнить его имя и отчество). Третий был похож на иностранца своими манерами и видом. Он говорил по-русски, но в произношении его слышался заметный акцент человека, лишенного разговорной практики.
Он был по-спортивному строен, в черном костюме, производил впечатление элегантного респектабельного человека. Ему было на вид лет тридцать пять. Лицо красивое, с правильными чертами, большие черные глаза и гладкая блестящая прическа. Звали его Эдуард Александрович, а знатной фамилией своей он очень гордился (к такому выводу я пришел после трехмесячного знакомства), она связывала его с Россией, с людьми знатными, известными русской истории. Все это мне стало известно уже потом, после ежедневных встреч и разговоров о прошлом.