Барон Эдуард Александрович фон Фальц-Файн, знающий в совершенстве русский, английский, французский и немецкий, был назначен к приехавшим сюда русским офицерам переводчиком от княжества.
В это утро за завтраком живо обсуждался вчерашний праздник, и я мог только воображать, как все было интересно. Ведь праздник проходил в древнем княжеском замке, высоко на горе, в зеленой живописной чащобе. Снизу, с главной улицы Вадуца очень красиво просматривались его крепостные стены и башни.
После приезда в Lichtenstein все административно-хозяйственные распоряжения подполковника Хоминского проходили через меня. В нашем распоряжении находился новый современный кабриолет, на котором совершались переезды — довольно частые — из Вадуца в Берн и обратно.
Обслуживал работников миссии водитель экстра-класса Франц Бюлер — голубоглазый блондин с красивой шевелюрой. Всегда с улыбкой, с желанием выполнить любое поручение, весельчак и балагур. Двенадцать лет проработал Франц водителем, исколесив с различными представителями европейских ведомств громадную территорию Европы.
Франц прекрасно знал машину и никогда после длительной поездки не оставлял ее без осмотра. Дорогу от Берна до Вадуца в 400 километров он проезжал за четыре часа, вызывая восхищение своим мастерством. На шоссе и виражах трассы он почти не снижал скорость, а баранка в его руках выделывала невообразимые движения.
Перед выездом на большие расстояния он обычно спрашивал Хоминского, когда нужно быть на месте и редко опаздывал. Таков был Франц. Его мы уважали за пунктуальность, аккуратность, честность, за шоферские знания и навыки.
Я описал круг лиц, с которыми был связан ежедневно, на протяжении трех с лишним месяцев работы.
Теперь попробую рассказать о самой работе.
Что нас привело в Lichtenstein?
После разговора с подполковником стало известно, что на территории княжества находится разоруженная немецкая группировка в количестве 256 человек бывших советских военнослужащих.
Миссия получила указания Москвы принять все необходимые меры для репатриации этой группировки в Советский Союз. Интерес к ней подогревался тем, что она занималась контрразведывательной работой в немецкой армии.
К августу 1945 года, то есть через три месяца после окончания войны, стала вырисовываться тенденция в оккупированных англо-американцами районах — всем, кто не хочет возвращаться в Советский Союз, предоставлялось право политического убежища на территории Европы и Америки. Это обстоятельство создавало большие трудности в репатриации советских граждан и вызывало враждебные настроения и противодействие по отношению к представителям миссии.
Ситуация в княжестве складывалась точно такая же. Через неофициальные каналы стало известно, что правительство уже предоставило возможность некоторым из этой группировки покинуть пределы княжества и выехать в Англию и Америку. Этому нужно было положить конец. Этим и занимались работники миссии, откомандированные сюда из Берна.
В то время на территории княжества было лишь два города, где была возможность разместить, содержать такую многочисленную группировку. После ее разоружения 8-го мая [25]она осталась в городе Шаане, для этого решили использовать территорию и помещение спортивного лагеря.
После обсуждения дальнейших мер по репатриации представители княжества выделили еще один спортивный объект в городе Вадуце, куда впоследствии, разместили тех, кто решил ехать на Родину. Для этой цели нашли удобный спортивный зал, с прилегающим к нему садом. Теперь работникам миссии предстоял разговор с интернированными, живущими в Шаане, чтобы объяснить им задачи миссии и склонить их к возвращению в Советский Союз.
Учитывая контингент лагеря, разговор предстоял нелегкий, и он действительно был тяжел.
Были согласованы дата и время, и мы приехали в лагерь к часу дня. Глазам предстала необычная картина: русские люди в немецкой форме с погонами, крестами и другими наградами и отличиями — я видел такое зрелище впервые.
Новая форма и золотые погоны подполковника и майора не произвели никакого впечатления, прием был не только холодный, но, я бы сказал, враждебный.
Этих людей уже не интересовало то, что связывало их раньше с СССР, их Родиной, где у каждого оставались родные и близкие. Я вспомнил, попутно, и свои чувства при подобных обстоятельствах, при встречах с людьми «оттуда», с «родной стороны», и подумал, что у меня не было такой злобы и такого безразличия. Мне тогда хотелось говорить с ними, узнать из живых уст о том, как живет Союз, что изменилось за эти тяжелые годы, какая участь ожидает нас, попавших в плен, будет ли предоставлена возможность увидеть родных после возвращения да и много других вопросов. Было страшное нетерпение узнать новости «оттуда».
Как же встретила офицеров аудитория этого лагеря?
Когда мы вошли в спортивный зал, там уже было много народа. Люди, не торопясь, продолжали заполнять пустоты. Недалеко от входа поставили обычный стол, туда предложили пройти полковнику, майору и мне, а по краю несколько стульев. По бокам зала, у окон, кто стоял, кто сидел на полу. Большая часть присутствующих стояла в центре зала. Одни молча наблюдали за обстановкой, другие переговаривались; шли минуты томительного ожидания.
Я всматривался в лица, наблюдал за поведением людей и, ожидая начала, думал, как же сложится эта встреча — ведь здесь собрались люди, переступившие порог закона; их вина состояла в том, что они сменили свою форму на форму врага и помогали ему в военных действиях против своего народа. Это обстоятельство привело их сюда и удерживало здесь, они и не думали возвращаться домой.
— Здравствуйте, дорогие товарищи! — так обратился подполковник к присутствующим. — Здесь, в Lichtenstain'e, мы представляем советскую репатриационную миссию. Такие же миссии работают сейчас во многих странах Европы. В том числе и в Швейцарии, куда прибыла миссия и где тоже находятся советские граждане. Родина, зная об этом, решила помочь своим гражданам вернуться домой. Ведь у каждого из вас остались в Советском Союзе отцы, матери, братья, сестры, они ждут вашего возвращения.
Подполковник повторял слова печатного воззвания к соотечественникам, находящимся за пределами Советского Союза. Я уже читал этот текст. В словах звучал призыв к возвращению домой, к семьям, близким, друзьям. Но в этом воззвании не было слов о тех, кто в ту минуту сидел здесь в зале и представлял предателей, надевших чужую форму и перешедших на сторону врага.
— Вы уже давно потеряли связь со своими родными, давно не были в Советском Союзе и поэтому не представляете себе, как много перемен там произошло за эти годы. Мы пережили тяжелую войну, наша экономика сильно пострадала и теперь все предстоит восстанавливать.
Он продолжал:
— Советское государство, товарищи, обращается к Вам — возвращайтесь на Родину. Те из Вас, кто оступился в плену, может без тревог и сомнений вернуться домой, Родина простила Вас и ждет Вашего участия в мирном труде.
Зал слушал этот призыв, ощетинившись, настороженно, и чувствовалось, что основная масса не верит словам.
Раздались отдельные реплики: «Кончайте агитировать, господа!», «Сами знаем!», «Добровольцев ищите в другом месте!» и прочие в таком же духе замечания.
Прислушиваясь к словам подполковника, я хотел верить ему, но их перебивали слова людей в чужой форме. Я говорил себе: «Ведь они говорят так, потому что действительно изменили Родине, пошли служить в немецкую армию и, сознавая свою вину и боясь возмездия, не хотят возвращаться». И тут же обращался с вопросом к себе: «А свою принадлежность к Вустрау как ты прикажешь рассматривать? Разве это не одно и то же?»
И отвечал себе на это однозначно — нет, преступного против закона не сделал ни единого шага, моя совесть чиста.
— Товарищи! Я не тороплю вас с решением, у вас еще будет время для обдумывания. А тем, кто придет к такому решению, я предлагаю организовать запись желающих.
— Товарищ, майор, может быть, Вы хотите что-то добавить?