Самое горячее участие принимал Эдуард Александрович и в отправке 167 человек, согласившихся выехать в Советский Союз.
В день отъезда на зеленый двор спорткомплекса привезли громадные стеклянные бутыли с местной сливовой водкой — Kirsch. Установили столы с закуской, и каждому отъезжающему «подносили» наполненный до краев стакан водки с пожеланием «доброго пути».
Это зрелище для местных жителей, пришедших во двор для проводов, было удивительным, так как никому в Liechtenstein'е не приходилось видеть людей, способных залпом осушить стакан водки, не закусывая.
Записавшиеся на отправку в Союз собирались не сразу. Основная масса прибыла в Вадуц в течение дня, а потом стали приходить маленькими группами и поодиночке. Наступил день, когда поступающих уже не было и нужно было договариваться о переброске людей на станцию Букс.
Неуверенность за свою судьбу у отъезжающих чувствовалась до самого последнего дня. Объяснить это можно было тем, что в газетах печаталось много материалов с броскими заголовками о том, что ожидает возвращенцев в Советском Союзе. Когда подполковник и майор приходили в спортзал, к ним с тревогой обращались с вопросом — что же нас ожидает по возвращении? В газетах писали, что возвратившихся отправляют в Сибирь, в лагеря для заключенных.
— Товарищи! Не верьте этому. Это очередная пропагандистская шумиха, направленная на то, чтобы сбить людей с толку, — так говорил Владимир Иванович.
Когда он оставался со мной наедине и разговор заходил о последствиях возвращения, он, похлопывая меня по плечу, говорил:
— Петр Петрович, не верь ты никаким слухам, домой я буду тебя отправлять сам.
Мне и верилось, и не верилось. Но один случай заставил и меня насторожиться, поколебав мою уверенность в «благополучии» своего возвращения в Союз.
Незадолго до отъезда из Liechtenstein'a, когда миссия уже сворачивала свою работу, Эдуард Александрович высказал заманчивое предложение:
— Владимир Иванович, что Вы думаете делать сегодня вечером? Я хотел предложить Вам поехать в одно прекрасное курортное место, в лесу, высоко в горах и провести там ночь. Как Вы смотрите на это? Место уединенное, там можно будет поужинать, потанцевать. К тому же милая хозяйка будет рада Вашему приезду. Если Вы не возражаете, я позвоню.
Слова барона о милой хозяйке, в далекой от людских глаз гостинице, взбудоражили воображение Владимира Ивановича, его черные глаза лукаво улыбнулись в знак согласия.
Вечером постоянная по составу компания поехала в горы. Места в Liechtenstein'е необыкновенно красивые, дорога вела в Альпы, и было досадно, что все дорожные красоты скрывали наступившие сумерки. Наша машина оказалась единственной у двухэтажного здания гостиницы — значит мы здесь действительно одни.
Появившаяся у входа хозяйка улыбалась гостям. Эдуард Александрович представил незнакомых. Встреча была радостная, шумная. Хозяйка пригласила в дом. На первом этаже находился ресторан. Из холла широкая деревянная лестница вела на второй этаж, где находились одно- и двухкомнатные номера для приезжих.
Гостеприимная хозяйка предусмотрительно предложила не беспокоиться о времени. В ресторане можно посидеть допоздна. Ночевать здесь, утром удобнее выехать.
Миссия из Советского Союза была первым официальным представительством в Швейцарии после войны. Не желая «ударить лицом в грязь», официальные власти предоставили работникам миссии необычные условия: все они находились в Швейцарии на положении гостей. А это означало полное их содержание, на весь срок пребывания, за государственный счет. Все предприниматели гостиниц и ресторанов были заинтересованы заполучить советских гостей, встретить их по высшей категории гостеприимства и выставить счета для оплаты в соответствующие инстанции.
Этот акт любезного гостеприимства позволил работникам миссии сэкономленные средства употребить на свои нужды и по своему усмотрению. Хочу добавить к этому, что наша бедность, наше неумение держаться на равных, с достоинством и тактом, вызывали у меня чувство ущербности и неполноценности.
Психология советского руководителя «хоть день да мой», позволяла генералу и начальнику миссии под видом дипломатического багажа «хапать» все, что было возможно, и везти это добро из Швейцарии в Париж, а затем, перепоручив военным летчикам, доставить в Москву.
Как ни пытался скрыть эти поступки тот же генерал Вихорев, но «утаить шила в мешке» не удалось — у людей для этого существуют глаза и уши. Позднее прошел слух (насколько он верен, я не берусь судить), что после возвращения в Москву генерал был арестован по доносу завистников.
Случаен ли этот разговор? Нет, и скажу почему. Если оценивать людей по меркам гражданской порядочности, ответственности и долга, то их на работу за рубеж должны подбирать именно по таким качествам. Ведь они представляют страну, народ. Чувство гордости, испытываемое за Родину, должно сопровождать любого уехавшего за кордон человека. Но, к большому огорчению, подход к подбору специалистов для работы за рубежом остался таковым только в пожеланиях. Да, у нас было всегда трудно, нам всегда чего-то не хватало. Поездку за границу рассматривали как счастье, как возможность поправить свои экономические дела. Любая поездка, а туристическая особенно, превращалась, по сути своей, в спекулятивные операции «отвезти — привезти — продать».
Грустно становится от сознания, что вместо высоких человеческих проявлений часто проступают низкие. Общаясь с работниками миссии, я не раз вспоминал знаменитый афоризм:
«Бытие определяет сознание».
…Но теперь вернусь к альпийской гостинице, где в этот вечер произошел случай, оставивший неприятный осадок, и размышления.
Хозяйка постаралась встретить гостей по всем правилам. Тут и вкусная еда холодного и горячего приготовления, и марочные вина, и дорогой выдержанный коньяк, и музыка, и приятное общение с молодой женщиной, а Владимир Иванович легко двигался, он приглашал хозяйку танцевать. При этом он не мог скрыть улыбку и был похож на довольного, хорошо поужинавшего кота, Постепенно ему это всё стало не по силам из-за обильных возлияний. Время торопило заканчивать застолье, и хозяйка, понимая состояние главного гостя, сделала мне намек, чтобы я проводил Владимира Ивановича в номер.
Вдвоем, придерживая под руки, осторожно и не торопясь, поднялись мы на второй этаж и подошли к его номеру. Когда хозяйка стала прощаться, Владимир Иванович, хоть и был пьян, но все еще понимал, что рядом женщина, с которой он был целый вечер и отпустить которую сейчас он совершенно не хотел. Хозяйка же, хорошо понимая ситуацию, решила выйти из положения сама и сказала мне, что она войдет в номер вместе с ним.
— Не беспокойтесь, все будет в порядке, — сказала она, и они вдвоем переступили порог номера. Дверь закрылась, но я не уходил и продолжал прислушиваться к звукам, готовый, если надо, прийти на помощь.
За дверью чувствовалась возня, затем падение чего-то тяжелого и, наконец, из открывшейся двери выскочила хозяйка, а в комнате, на полу у кровати, я увидал пытающегося подняться на ноги подполковника.
— Извините, теперь уходите, все необходимое я сделаю сам.
Из комнаты неслась брань:
— Ах, ты сука, я тебе еще покажу, — ломаным, заплетающимся языком выкрикивал угрозы в адрес хозяйки подполковник. — Я застрелю тебя!..
При этом он пытался вытащить из кармана небольшой пистолет, но это ему никак не удавалось.
Я вынул пистолет, положил обратно в карман и все уговаривал его перебраться в свой номер, что был напротив. Потом я просто перетащил подполковника в большой и удобный номер с двуспальной кроватью и стал снимать с него обувь.
Он продолжал ругаться, и эта ругань касалась уже нас, репатриантов, которых миссия должна была вывезти из Европы в Советский Союз.
Что «у пьяного на уме», то с языка Владимира Ивановича в эти минуты стремилось обрушиться на меня и в такой форме, что после этих «излияний» я мог смело порвать все свои служебные и человеческие отношения с миссией и «дать деру». После такого «признания в любви» ожидать доброго приема в Советском Союзе уже не приходилось.