— Батя, батя! — шептал Елисей, и слезы текли по его щекам.
— Не горюй, парень! Ты — следующий! — пошутил один из стражников, и купчишко забился в истерике:
— Не хочу! Спасите! Убивают! — разносилось на всю округу, и народ вновь стал стягиваться к площади в надежде на продолжение представления.
— Оставьте его в покое! Унесите обратно в холодную, Данила его перевяжет потом. — распорядился я.
Стражники дотащили Елисея (сына купца) до телеги и отвезли в тюрьму. Я же поехал обратно домой, думая, не жестоко ли я обошелся с семейством Кондрашовых? Ведь, по сути, мне они вреда не сделали! Ну избил он более слабого парня, сломав ему руку, домогался до девушки, так современные парни и похуже «чудачат», никто же их не садит в тюрьму, самое большое, что им может грозить — штраф или условный срок. А «мажоры», те вообще плевали на всех, так как богатые родители отмажут от любого наказания. Вот и бесятся от безделья детишки. Ну, старшего Кондрашова все ж правильно наказали, все ж двойное убийство по русской правде карается смертью, а тут еще он при всем народе убил своего же негодяя. Вот народ потом и потешил, корчась на колу.
Только я подъехал к дому, как за мной прискакал вестовой, сообщив, что вдали показалось войско с обозом, идет со стороны Москвы. Повернув коня, я поскакал за вестовым к воротам.
Войско подошло к городу через час. Колонна была запыленная, уставшая, но молодые парни уже начали перекликаться с девушками, которые, узнав, что идет царское войско, быстро нарядились и высыпали на улицу.
Я, встретив Даниила Федоровича Адышева, обнял и искренне расцеловал, так захотелось побыстрее передать эту «шапку Мономаха» (то есть должность воеводы) в другие руки. Проезжая по площади, он поинтересовался казненным, на что я коротко ответил:
— Убийца и предатель! Народ сам выбрал ему этот вид казни.
Покачав головой, новый воевода ничего не сказал. Я же, передав ему печать города и документы, пригласил его с супругой на ужин к себе домой. Он же пока остался знакомиться с сотником городской стражи, которая исполняла роль милиции, состоянием казны города и прочими прелестями городской администрации.
Приехав домой, я наказал Пелагее готовить праздничный ужин, и осмотрел своего больного. Лада отчиталась о сделанных через каждые четыре часа уколах, кормлении и настойках. Мумие она стала давать с ложкой меда, так как мужик закапризничал и не захотел его пить, а с медом не видит, и глотает.
— Молодец! Ты прямо растешь у меня на глазах! — похвалил ее я.
Вечером подъехал Адышев с молодой супругой и своим заместителем. Его я тоже знал, он работал с Алексеем Федоровичем Адышевым (братом Даниила). Человек из тайной канцелярии, который знал про всех все, будущее КГБ. Лицо у его заместителя было приятное, волевое, с аккуратной бородкой, и сам он как бы незаметный. Выдавал его шпионскую сущность цепкий взгляд, которым он окидывал все вокруг. Поздоровавшись, я провел всех в зал, где женщины накрыли стол, положенный князю и его гостям. Он, конечно, был не таким, как на пиру у царя, но икра черная была, щучья с чесноком тоже, стерлядка, копченая осетрина, жареные поросята, грибочки, салаты и многое другое. На столе стоял армянский коньяк, сухие грузинские вина «Киндзмараули» и «Саперави», пиво холодное в кувшине. В общем, посидели хорошо, слушая песни патефона, который так понравился новому воеводе, что я подарил ему его, вместе с десятью пластинками. Пьяненький я добрый! Ладно, притащу из Москвы себе еще парочку!
Утром еле встал. Надо же было вчера все перемешать! У дивана на столике стоял кувшин с холодным квасом. Вот спасибо! Осушил почти весь. Сходил умылся, глаза красные, рожа — тьфу, под глазами мешки (надо попить мочегонного). Спустился на кухню, где Пелагея, ворча на меня, что стал много пить, поставила кашу с мясом и кружку пива, чтоб поправил здоровье: «А то смотреть на тебя, батюшка, жалко!». Выпив пива, я уже с аппетитом съел завтрак. После чего направился к больному, которого как раз кормили братья. Подложив под спину подушки, они посадили отца на постели, и он с аппетитом кушал курочку с бульоном. Когда он закончил завтракать, я осмотрел его ногу: краснота исчезла, рана затянулась. Скоро можно убрать швы, а вот с переломом он сможет начать ходить только через месяц, и то с палочкой. Костыли! Я достал бумагу и начал рисовать костыль, объясняя парням его смысл. Они схватили все на лету, тут же измеряя вершками длину руки у отца, расстояние от пятки до подмышки. Радостные, они убежали делать для отца «ходунки», так они назвали эти принадлежности. Да и отцу хотелось домой, все же дома и стены лечат.