– Нет, но она за час дважды прошла мимо нас туда-сюда, позволяя вспомнить детали своей внешности.
– Такие детали не забудешь, – согласилась я. – Даже под пуховиком видно – минимум четвертый размер!
– Она опять не здоровается, – пожаловался сын. – Даже отворачивается, как будто мы совсем не знакомы!
– Москвичи – они такие, – философски заметил Колян. – Не ценят роскошь простого человеческого общения. Все куда-то спешат, друг друга не замечают… Как живут? Непонятно…
– Давайте не будем обобщать, – сказала я. – В этом городе москвичей не больше половины, я думаю. Остальные – туристы, мигранты, гастарбайтеры. А мы с вами не знаем, кто нам встречается: на человеке не написано, местный он или приезжий.
Этот разговор получил необычное продолжение на следующее утро – за завтраком. Сын еще плескался под душем, а Колян уже сидел на кухне, ждал свою яичницу, а смотрел при этом на печенье и тихо улыбался.
На печенье была отштампована корова. Ну, как корова? Совершенно безумное рогатое существо с раззявленной пастью и щупальцами вместо ног и хвоста. Такими видят родных коров отечественные производители печенья…
– О чем задумался? – спросила я.
– О Чужих, – ответил муж.
– О Чужих? С такой доброй улыбкой? Как будто лично тебе они совсем не чужие…
– Вот именно! – Супруг оживился. – Я думаю, что нетолерантно называть Чужих – Чужими. Правильно говорить – ксеноморфы.
– А что, они обижаются? Жаловались уже? – уточнила я.
Мало ли, вдруг Колян с этими Чужими, ой, пардон, ксеноморфами, уже в плотном контакте? Жутиком на печеньке любуется, как фотографией милого друга!
– А как ты думаешь! – заволновался супруг. – Тебе разве не обидно было бы, если бы люди называли тебя Чужой только за то, что ты их ешь? Ну, и еще откладываешь яйца!
– Яйца! – подхватилась я. – Блин, точно, отложила!
На сковородке тихо дымила подгоревшая глазунья.
Я сбросила ее в мусорное ведро, быстро налепила бутербродов, поставила блюдо на стол:
– Приятного аппетита, – тоже села и вернулась к теме: – Ты это, я надеюсь, не к тому, что чувствуешь себя огорчительно чужим в столице нашей Родины?
– Есть немножко, конечно. Но это некритично. – Колян придвинул к себе бутерброды и плотно занялся ими.
– А ну стой! – рявкнул, как выстрелил, муж, когда мы оказались вблизи Ленинской библиотеки.
На брусчатку в обмороке грохнулся сбитый криком голубь. Я замерла, как суслик. Даже каменный Достоевский, скрипя членами, потянулся сменить сидячую позу на затребованную стоячую.
– Федор Михайлович, вольно, это я Логуновой. – Колян милостиво отпустил с миром классика и накинулся на современника. – Ты куда бежишь? Не видишь, что тут у нас?
– Би-би… – заикаясь от испуга и мороза, начала я.
– Би-би – это синоним слова «машинка» на младенческом, а у нас тут библиотека! Имени Ленина, между прочим! А ну, встань ровно, где ж еще писателя фотографировать, если не здесь!
– Тут занято. – Я кивнула на Федора Михаиловича.
– Он уже встает.
– Так мне на его постамент лезть, что ли?!
– Нет, это рано тебе. Пока так постой, – рассудил креативный фотограф.
– Достоевского тоже сфоткай! – потребовала я.
– Ладно. Федор Михайлович, улыбайтесь! Сейчас вылетит птичка…
Сбитый голубь, ответственно осознав, что это его выход, отскреб себя от брусчатки и тяжко взлетел.
– К дождю, – проводив его взглядом, напророчил Колян.
И не ошибся: очень скоро сверху что-то посыпалось. Не совсем дождь, скорее, мокрый снег, но тоже ничего хорошего. Я нахлобучила капюшон, муж и сын сделали то же самое.
– Папа, ты что-то уронил. – Колюшка наклонился и поднял красную пластмассовую прищепку.
– Это у меня из капюшона выпало, – объяснил Колян.
– Тут что-то написано, – сын вытянул из захвата прищепки маленький обрывок картона. – «Спасите». Что это значит?
– Дай-ка, – я забрала у него бумажку. – Это не с наших веревок прищепка, у нас деревянные. Должно быть, она упала сверху, с девятого этажа. Или с десятого.
– Должно быть, ее специально бросили вниз, чтобы подать сигнал бедствия! – у Коляна загорелись глаза.
– Сигнальная прищепка? Впервые слышу…
– Да тут не прищепка важна, а бумажка! Прищепку прицепили как грузик, чтобы бумажку ветром не снесло!
– То есть целились именно в твой капюшон?
– А куда же? Дай мне. – Муж забрал записку, повертел ее, понюхал. – Это обрывок сигаретной пачки. Смотри, как все логично: кто-то, нуждающийся в спасении, находится в квартире над нами – на девятом или десятом этаже. Сидит взаперти, вероятно, под присмотром, но может иногда выходить на балкон для перекура. Орать с высоты: «Эге-гей, спасите-помогите!» – нет смысла, это услышат охранники, зато получилось подать сигнал потихоньку…