– И что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Хочу, чтобы ты наказал Саймона.
– Зато, что он тебя ударил? – Мальчик кивнул. – Ты его сильно укусил?
– Да, – с гордостью ответил Шем. – У него идет кровь.
– А он тебя сильно ударил?
Шем собрался ответить утвердительно, но что-то его остановило. Он коснулся распухшей щеки.
– Не так уж сильно, – ворчливо сказал он. – Но если он положит Черепаху в кастрюлю, я его убью!
– Да? – проговорил Карадур, и мальчик посмотрел на него. – Иди сюда, Шем. – Малыш шагнул вперед и расправил плечи.
Карадур притянул его к себе.
– Ты не станешь убивать Саймона, – твердо сказал лорд-дракон. – Тебе будет трудно с ним справиться, он больше тебя. Но ты не сделаешь этого по другой причине: Саймон – мой слуга. Я никому не позволяю обижать своих слуг, если только сам не отдам такой приказ. Ты меня понял?
– Да, – серьезно ответил Шем. – Но…
– Я знаю. Ты не хочешь, чтобы Саймон отправил Черепаху в кастрюлю. Он этого не сделает. Я обещаю. Но ты не должен пускать своего дружка на кухню, когда повара заняты приготовлением еды.
Но Черепаха самая маленькая из всех моих дружков. Ей одиноко.
Мальчик и мужчина смотрели друг на друга. Мужчина улыбнулся и мягко сказал:
– Скажи, о чем ты хочешь попросить, детеныш.
– Ночью холодно. Я хочу, чтобы Черепаха спала в моей постели, но Киала не разрешает.
– Ага, понятно. Скажи Киале, что я разрешил тебе брать Черепаху в постель. Но если твой дружок устроит в постели какие-нибудь безобразия, то убирать будешь ты, а не Киала. Понятно? – Карадур коснулся не пострадавшей щеки Шема. – Спокойной ночи, детеныш. Рогис, ты проводишь его?
– Хорошо, милорд, – отозвался Рогис, вставая. – Пойдем, малыш. Финле встал.
– С вашего разрешения, милорд… – И оба вышли из зала вместе с Шемом.
– Он так вырос… – тихо сказал Марек. – Я никогда не забуду, каким он был в ту ночь, когда армия вернулась из похода в горы. Вы хотите оставить его у себя?
– Да, – сказал Карадур.
– Ему объяснили, что теперь его дом здесь?
– Он это знает, но в глубине души видит свой настоящий дом у ручья и двух людей, убитых там у него на глазах.
Перед мысленным взором Соколицы появилось маленькое пустое строение, стоящее среди берез. Луг, на котором погибли Волк и Теа, зарос густой травой. Из-за берез доносился тихий плеск реки. Луна светила в высокое окно в комнату, где работала за прялкой Теа…
Молчаливый, словно ночь, из пустоты появился дракон-призрак. Сложив темные крылья, он улегся у ног Карадура Атани, точно собака.
– Охотница, – спросил Карадур, – как твоя рука? Волосы шевельнулись на затылке Соколицы.
– Кости срослись, насколько возможно.
– И что ты теперь собираешься делать? – задумчиво спросил он. – Вернешься в Уджо, на Фонарную улицу и снова станешь делать луки?
– Думаю, нет, – покачала головой Соколица. Люди вокруг смолкли.
– Тогда оставайся здесь.
Она сложила руки на груди. Правый локоть тут же напомнил о себе – поврежденное сухожилие потеряло эластичность.
– А что я буду делать в Крепости Дракона? Маргейн скоро уйдет на покой.
– Я не могу натянуть тетиву лука, – резко ответила Соколица. – Кроме того, эту должность заслужил Орм. Я не намерена вставать у него на пути. – Орм, сидевший на другом краю стола, покраснел как маков цвет.
Карадур наклонился вперед. В его глазах вспыхнул голубой огонь, более яркий, чем свет факелов.
– Тогда оставайся в качестве моего советника, моего учителя – моего друга. Мы связаны, Охотница. Ты чувствуешь это, именно твоя ярость позвала меня с небес.
Да, Соколица знала: она и сейчас ощущала пылающую связь между ними. Перед ее внутренним взором промелькнули драконы: золотой, серебряный, черный, лазурный, красный, белый, и еще два – цвета железа и цвета камня. Со сложенными и с распростертыми крыльями они метались в клетке ее разума, мчались по голубым небесам, в лунном свете, над снежными равнинами, сквозь черное, лишенное звезд молчание, через сияющее сердце солнца…
Она не могла пошевелиться. Люди смотрели на нее, не сводя глаз.
Существовали слова, которые она могла произнести. Лучница слышала, как другие их произносят.
Я клянусь в верности Карадуру Атани, лорду Крепости Дракона. Я буду выполнять его приказы: мой нож в его руке, во времена войны и мира, в беседах и молчании, до тех пор, пока он не отпустит меня, пока не закончится моя жизнь или придет конец миру.
То были всего лишь слова. Она в них не нуждалась. Соколица протянула руки через стол и ощутила, как его жаркие ладони сжали ее запястья.
– Я останусь, милорд, – сказала она.