– Юль… Чего они хотят, объясни мне? Я никак в толк не возьму… – тихо и виновато проговорила из своего кресла бабушка.
– Чего хотят? Они хотят всего и сразу, и как можно больше, Елизавета Максимовна, – рассеянно проговорила Юля, нажимая дрожащими пальцами на кнопки телефона и выискивая что-то в его памяти. – Не обращайте внимания, сейчас разберемся. Такое тоже бывает… Есть, есть еще женщины в русских селеньях… Живы-таки, курилки, ничем их не вытравишь, даже дустом… Вот и мы с вами на таких нарвались.
– А куда ты звонишь, Юля?
– Соседу с третьего этажа, Володе. Он же раньше в ОМОНе служил. Говорят, против лома нет приема, но я все же попытаюсь.
– Володе – это сыну Надежды Петровны?
– Да, да…
– Попроси, пусть Надежда Петровна придет, мне укол поставит. Что-то мне плохо, Юль… Давление поднялось… И найди там, на кухне, мое лекарство. Желтенькие такие таблеточки… Да ты их знаешь… Я с утра забыла выпить.
Она вдруг задышала прерывисто, со свистом, схватилась за сердце. Юля уже торопливо говорила по телефону с Надеждой Петровной, медиком, которая, будучи на пенсии, обслуживала соседок по дому, таких же пенсионерок-приятельниц.
Элка глянула на бабушку, трусливым зайчиком прыгнула к себе в комнату. Даже про маму и тетку забыла. Но те тоже быстро засобирались:
– Ладно, сватья Юль Борисовна, пойдем мы… Уж не останемся у вас в гостях, коли вы нас так неприветливо встретили. Уж приезжайте лучше вы к нам, уж мы с хлебом-солью… Чем богаты…
– Да идите уже, идите быстрее! – в сердцах крикнула из кухни Юля, где отыскивала в коробке с лекарствами нужные таблетки для Елизаветы Максимовны. – Хватит, поговорили! Больше не надо!
– Некультурные какие… – громко фыркнула из прихожей Элкина мать, возясь с замком. – Правда, Зой? Чего мы такого сказали-то? Сразу давление поднялось, гляди-ка… Помрет еще, а мы виноваты будем! Плохо, плохо мы Элку замуж выдали, красавицу нашу.
Гоша как раз в дверях с ними и столкнулся – из института пришел. Поздоровался вежливо, но в ответ получил только злые кособокие усмешки. Поглядел, как они быстро спускаются с лестницы, пожал плечами, закрыл дверь…
– Мам, чего они? Ты их выгнала, что ли? – зашел на кухню.
– Нет. Сами ушли.
– А почему такие злые?
– Злые? Хм… Нет, это не злость. Это хамство как способ существования. Грубое упрощенное естество, ничего из ряда вон выходящего… Да куда эти таблетки запропастились, господи?
– Какие таблетки?
– Да бабушкины. Эти сволочи тут выступали так, что у нее давление резко поднялось. Они же не понимают, что творят, они уверены, что так надо. И хорошо, что оказались трусливы. Нет ничего страшнее, сынок, наивно воинствующей простоты. И впрямь хуже воровства… А когда простота труслива – это еще полбеды.
Юля говорила отрывисто, коротко, пытаясь справиться с гневом. Но руки все равно тряслись. Нашла наконец таблетки, бегом бросилась в комнату и, обернувшись, сказала сыну:
– Открой дверь, слышишь, звонят? Это Надежда Петровна пришла! Бабушке укол надо сделать.
После укола Елизавета Максимовна уснула, Юля предложила соседке выпить чаю на кухне.
– Чего она так разволновалась-то? – спросила Надежда Петровна, присаживаясь на кухонный стул и подвигая к себе вазочку с крыжовенным вареньем. – Учти, Юль, ей нельзя… Тем более после операции.
– Да родственники наши новые приезжали, она пообщалась с ними на свою голову… – грустно махнула рукой Юля. – Представляете, требуют, чтобы Елизавета Максимовна квартиру разменяла! Совсем обнаглели. Главное, по-хамски так наступают, что и впрямь в какой-то момент теряешься. Я уж Володе начала звонить, а тут Елизавете Максимовне плохо стало… Хорошо, что вы оказались дома и взяли трубку.
– Погоди… Что значит – требуют? Странные какие. А счета в банке открыть на свое имя они не требуют?
– Так и я о том же. А Елизавета Максимовна разволновалась. Она ж как лучше хотела. Гошу чуть не силой жениться заставила, а тут такое…
– А зачем силой? Что-то я не понимаю ничего.
– Так Элла же в положении! Четыре месяца уже.
– Да не говори ерунды, Юль…
– В каком смысле?! Она беременная, Надежда Петровна. Говорю же, четыре месяца.
– Ох, дорогая моя… Ты не забыла, где я сорок лет своего рабочего медицинского стажа отмотала? Если забыла, так я тебе напомню.
– Ой, точно. Вы же в нашей женской консультации…
– Вспомнила, слава богу. И сколько через мои руки беременных девиц с разными сроками прошло, тоже можешь себе представить. И ты меня будешь учить, кто в положении, а кто нет? Что я, четырехмесячную беременность не увижу? Да если она есть, я ее третьим глазом на расстоянии разгляжу, как герой моей любимой писательницы врач Кукоцкий… Меня-то не обманешь… Опыт, Юлечка, великое дело.