— Оставьте жаргон! — рявкнул директор. — Я не вижу причин для паники!
Он торопливо дернул ящик стола и швырнул с глухим стуком увесистый альбом, в солидном кожаном переплете.
— Вот смотрите, тут наша история. Детдому имени Макаренко 30 лет. И за это время ни одного чепэ. Ни одного! Чего вы хотите? Скандала? Или вы о директорском кресле мечтаете?
Алена мечтала не о директорском кресле. Она мечтала пробиться к Женьке. И ненавидела себя за минутную слабость. Еще хотела, чтобы они поняли: Бригунец не один, у него есть она, Алена. Ну и пусть все остальные против, пусть и самой ей страшно вот так стоять сейчас, глядя в эти пустые лица. Пусть! Алена вцепилась руками в край стола, точно гладкая крышка на четырех массивных ножках была единственным другом.
— Я не могу без жаргона, это ведь из зоны пришло, — попыталась она еще что-то втолковать, достучаться хоть до одной души.
— При чем тут зона? Это разовый случай! — не выдержала завуч, непривычно быстро выкатывая гладкие фразы. — Они советские дети. Их воспитало наше государство. А советская система воспитания…
— Но зэков тоже когда-то воспитывали в нашем государстве! — закричала Алена.
— До сих пор устои советской педагогики не вызвали сомнений ни у кого… — вопросительно взглянула на директора Лариса Сергеевна.
Директор послушно подхватил:
— Мы добивались права носить имя Антона Семеновича Макаренко, потому что понимаем: есть коллектив, и его интересы — единственное, что имеет значение. Если каждый начнет ставить свои интересы превыше общественных… — Владлен Николаевич многозначительно замолчал.
Алена хотела сказать что-то очень правильное, верное, но слова крошились, как отсыревший мел:
— Женька же человек! Человек! И если они, ублюдки, попытались, то мы-то почему так? Мы же взрослые, мы сильнее, мы можем сделать что-то… что-то…
— Ублюдки? Вы сказали — ублюдки? А мне казалось, что вы любите детей, — усмехнулся директор. — Вашей любви только на Бригунца хватает? Даже пугает такая пристрастная любовь. Мне страшно подумать, что было бы, если бы ему было лет шестнадцать…
Алена не сразу поняла, в чем ее обвинили. Только когда схлынул одобряющий гул, она осознала: ее в лицо обвинили в непотребстве.
— Вы что?! Вы считаете?.. Да нет же, нет! Женя, он, просто… Я… Я люблю его… То есть тут другое… Просто…
— Просто, Алена Дмитриевна, вы завели любимчика. Причем противоположного пола, — вставила Лариса Сергеевна.
— Да! И это уже повод для дисциплинарного взыскания. Сложившиеся устои и правила поведения педагогов запрещают выделять кого-либо. Вас, кажется, я предупреждал, — директор победно глянул на девушку.
— Я думаю, Алена Дмитриевна все поняла, — Лариса Сергеевна излишне бережно обняла девушку за плечи и попыталась усадить на стул.
Алена скинула холодные руки:
— Я не буду молчать! Не буду!
И опрометью кинулась из кабинета. Дверь, подхваченная сквозняком, оглушительно хлопнула.
Владлен Николаевич догнал девушку в гардеробной:
— Алена Дмитриевна, я хочу услышать ваши условия.
— Условия? — спросила Алена, путаясь в рукавах пальто.
— Я прагматичный человек и понимаю: мальчик вам очень дорог. И чтобы все это осталось между нами…
Пока он подбирал слова, Алена представила, с какой скоростью одолел два лестничных пролета этот прагматичный увесистый человек. По круглому лицу директора, по широким порам лба сползали капельки пота. Он выдернул из кармана серого пиджака аккуратно сложенный платок и протер лоб, но под глазами осталось влажно, и казалось, что директор плачет.
— Я хочу, чтобы наказали виновных.
— Да молчит ваш Бригунец! Молчит! Он даже на имя свое не отзывается.
— На имя? Почему?
— Очередная блажь. Придумал себе кличку, — пожал плечами Владлен Николаевич. — Давайте поговорим где-нибудь в другом месте. Хоть в спортзале.
Алена, не дожидаясь приглашения, устроилась на груде матов. Директор тяжело опустился рядом:
— Алена, вы не сможете его усыновить. Но забрать на все лето — пожалуйста. Прямо сейчас. Мы переведем его в 4 класс. К сентябрю все забудется, как страшный сон.
— Это на всю жизнь. Его в область переводить надо, чтоб ни одна живая душа не узнала.
Владлен Николаевич вздохнул: если бы все было так просто! В городе-то с переводом намучаешься. Нужны веские основания. Очень веские. На последнем совещании в гороно просили уплотнить комнаты. Как уплотнять? У него по тридцать человек в спальнях! Все мыслимые и немыслимые нормы уже нарушены, благо СЭС глаза закрывает. А детей не убывает. Мир рехнулся. Бабы спятили: рожают, бросают. Перевести! Куда?