— Да-да, — сказал учитель, — я слышал о тебе от завуча. Садись на последнюю парту в левом ряду. И запомни: ты опоздал в первый и в последний раз.
Пока Пит Зван садился за пустую парту и как пай-мальчик доставал из портфеля тетрадь, он не обращал на нас внимания, зато мы во все глаза разглядывали его.
— Чижик, — сказал Олли Вилдеман у меня за спиной.
Олли Вилдеман уже два раза оставался на второй год, его все страшно боятся, потому что он большой и чуть что — дерется.
Однажды в дождливый день в октябре я впервые заговорил с Питом Званом. После уроков он молча стоял между пустых парт в другом классе. Поскольку дверь была открыта, мне его было видно. Заметив меня, он смущенно почесал затылок и усмехнулся. Я понял, что застал его врасплох, и не мог это так оставить. Я подошел к нему суровой походкой.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я его. — Это же не твой класс!
— А ты знаешь, — сказал он, — что раньше это был еврейский лицей?
— Нет, — ответил я.
— После войны здание забрали.
— Почему? — спросил я.
— Оно все равно пустовало. А ты ни о чем не знаешь, Томми?
— Папа зовет меня Томас, — сказал я.
Зима, затвердевший снег
Середина февраля. Война закончилась почти два года назад. У папы не было работы, зима выдалась страшно холодная, и все каналы замерзли. Толстый слой снега на льду затвердел и посерел. Я часто падал, и колени у меня покрылись ссадинами с корками.
Вторник. Большая печка в классе раскалилась докрасна, учитель снял пиджак. Он сунул руки в карманы и прислонился к доске, в углу рта торчала сигарета. По мне прямо дрожь пробежала от предчувствия радости — ведь сейчас он будет рассказывать что-нибудь интересное.
Для своего возраста учитель еще сильный и крепкий человек.
Он то и дело проводит по своим седым волосам гребешком, который всегда торчит у него из нагрудного кармашка. Иногда он здорово злится на нас и раздает тогда оплеухи направо и налево. После уроков он висит в спортзале на кольцах или выполняет упражнения на козле — с прямыми, как палки, ногами.
Учитель спросил:
— Кто из вас может рассказать мне что-нибудь о Первой мировой войне?
Пит Зван поднял руку. Он знал все на свете, просто обалдеть!
— Мы тогда сохраняли нейтралитет, — сказал Пит Зван. — Мы не воевали, а немцы тогда тоже потерпели поражение.
— Отвечать можно только после того, как тебя вызовут, — сказал учитель. — Больно ты много знаешь! Смотри, не успеешь оглянуться — и к пятнадцати годам у тебя уже будут усы и вздувшиеся вены.
— Хорошо, я учту ваши слова, учитель, — сказал Пит Зван.
Учитель закрыл глаза.
— Не по душе мне твоя заносчивость, — сказал он.
Мы все посмотрели на Пита Звана. Если учитель сейчас передумает рассказывать нам интересную историю и велит решать задачки, то виноват в этом будет Пит Зван.
— М-да, — сказал учитель, — я тогда служил в армии, был солдатом, лучшее время моей жизни! Все дни в радость, даже если приходилось ползти по грязи.
Лишье Оверватер подняла руку.
— Вы стреляли в немцев, да, учитель? — спросила она.
— Мы сохраняли нейтралитет, — спокойно ответил учитель. — Ведь господин Зван только что нам это изложил. Мы ежедневно находились в состоянии боевой готовности, каждое утро чистили пуговицы и ствол винтовки, но фрицы так и не сунулись в нашу страну, а то я бы их сразу пристрелил.
Учитель взял указку, шагнул вперед и сделал вид, будто целится в нас.
— Бах-бах-бах, — произнес он несколько раз подряд. Мы расхохотались.
— Ребята, — сказал учитель, когда мы успокоились, — когда я служил в армии, я исколесил нашу страну вдоль и поперек. Мы ездили на велосипедах, среди полей и дюн, с винтовкой и ранцем за спиной. Солнышко светит, деревенские девчонки машут нам рукой. Мы слезали с велосипедов и угощали их шоколадом «Кватта», и светловолосые красавицы целовали нас в щеку. От них пахло парным молоком и только что сбитым маслом. На самой симпатичной из них я женился, сейчас она сидит дома и штопает мне носки.
Мы все вздохнули.
— Я набрал для нее ежевики; я даже не знал, как ее зовут. Я осторожно положил ягоду ей в рот, она закрыла глаза и покраснела.
Он смолк, в классе было тихо-тихо.
Я закрыл глаза и подумал о Лишье Оверватер. Моет быть, я тоже когда-нибудь положу ей в рот ягоду ежевики?
— Надо было следить, чтобы на гимнастерке не было пятен, — продолжал учитель. — За красное пятно на гимнастерке полагалось наказание: почистить десять мешков картошки.