— Для тебя было бы лучше, если бы мы все умерли во время Бегства, — сказал Мюртах. — Выходит, что как только ты сталкиваешься с чем-то, что может повредить тебе…
— Может? Оно так и будет. Могу ли я сохранить его лояльность, если я… — он ткнул пальцем в мак Махона. — Никто из них. Кто последует за королем, который вмешивается в дела вождей?
— Вмешательство? Ради Бога, последняя кровь на его руках, не на моих.
— Но король может…
— Тогда ты можешь, некороль. Ты осознаешь, что ты делаешь? Если я покину эту усадьбу без твоей милости, то я мертвец. И мои сыновья, мой брат, мои люди — все мы. Они вынудят нас воевать, и они вырежут нас.
— Почему ты вообще пришел ко мне?
— Я думал, что ты король, а не что-то вроде женщины, размахивающей палкой, чтобы отогнать воронов от поля.
— Не…
— Воздержание, вот слово, которое ты должен использовать, некороль.
Король вскочил на ноги.
— Я король. А кто ты, как не человек, который так часто менял мнения, что он не может разобраться в них? Когда ты говоришь со мной, ты должен говорить так же просто и вежливо, как священник. «Воздерживаешься». Это ты воздерживаешься, когда молишься, словно женщина — или докажи, что ты нечто другое.
— Король, — сказал Мюртах, — ты знаешь, что ты должен сделать это, или ты не должен клеветать на меня. Я… приму твой приговор. — Он соскользнул со стола. Мак Махон вздрогнул, но король протянул руку и удержал его на месте. Мюртах направился к двери.
Он уже положил руку на засов, когда король произнес, словно у него была заноза в горле:
— Ты принимаешь это достаточно спокойно.
— Да? Если бы я неистовствовал и бряцал моим мечом, которого я не имею, по полу и, возможно, выругался, я бы добился чего-то? Я оставляю тебя на твоей пирушке, король, а его — с его охотой. Только попридержи его, пока я не уеду. Это всего лишь как то, что дать возможность оленю убежать немного вперед, иначе, какой же спорт?
Он вышел под дождь. Он послал одного слугу за своими лошадьми, другого за Сирбхоллом и Эгоном. Так он ждал под дождем, закутавшись в свой плащ по самое горло. Дождь хлестал по нему, и струи стекали по лицу.
Вышел его брат с Эгоном, закутанным в плащ с капюшоном.
— Так что?
— Все кончено. Мы должны ехать и держать какое-то расстояние между нами и ними, пока все не раскалится до пожара.
— Что он сказал?
— Он сказал, что ничего не может поделать. Сирбхолл взглянул на Эгона.
— Мелмордха и я, мы оба предупреждали тебя.
— Да, ты это сделал. Ты хочешь теперь получить за это маленький подарок или просто улыбку с моей теплой благодарностью?
Прибыли их лошади, и Мюртах взобрался на спину кобылы. Сирбхолл сказал:
— Нам бы следовало напасть на них — они никакого другого способа, как мечом, не понимают.
— Выходит, следовало.
Где-то распахнулась дверь и хлопнула на ветру и снова распахнулась. Кто-то выкрикнул какой-то вопрос. Ворота были раскрыты, и Мюртах выехал трусцой. Они проехали мимо земляных укреплений, пересекли деревянный мост и двинулись к броду через реку.
Дождь ушел в сторону, и ветер стих. К закату они достаточно удалились от Кинкоры, так что Мюртах почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы устроить привал. Становилось холоднее. Сидя возле разложенного ими костра, они ели свой последний сыр с хлебом и едва переговаривались. Мюртах немного задумался, но только беспорядочные воспоминания приходили ему в голову.
— Очнись, — тихо сказал Сирбхолл.
— А, я очнулся. Чего ты хочешь?
Эгон посмотрел на него и улыбнулся, но взгляд был твердым. Это была улыбка Од.
— У меня есть несколько друзей вблизи Дандэлка, — сказал Сирбхолл, — Фенни.
— Приятно знать человека, у которого есть друзья.
— Как ты думаешь, что произойдет?
— Некоторые из них захотят истреблять нас мало-помалу, убивать только тех мужчин, которые, как они думают, представляют опасность. Тебя и меня в первую очередь. Но рано или поздно они сочтут всех нас опасными. Некоторые другие скажут, что мы все должны быть стерты с лица земли.
Король был прав: у него так часто менялись мысли, что он не мог в них разобраться. И так с ним было всегда. Он обхватил руками колени.
— Фенни, которых я знаю, будут сражаться из любви ко мне, — сказал Сирбхолл. — Их не так много, но все прекрасные бойцы, и большинство из них устало от бродяжнической жизни.
Мюртах ничего не ответил. Он склонил щеку к поджатому колену и рассеянно смотрел перед собой.
— Мюртах, что мы будем делать?
— Мне все равно. Все, что тебе захочется. Эгон сказал тихо:
— Оставим его в покое, дядя. Он устал.
— Не…
— Я понимаю.
— Мы не можем добыть для него время из-за усталости.
— Но мы ничего не можем делать без него, — сказал Эгон. — Пусть он отдохнет.
Эгон встал и медленно склонился над огнем. Он и Сирбхолл завернулись в одеяла; Сирбхолл лег спать, а Эгон вышел из света костра, чтобы стать на вахту часового. Мюртах вздохнул.
Один раз за ночь он пошевелился, когда Эгон разбудил Сирбхолла и тот заступил на вахту. Они накрыли его одеялом. Его спина болела от того, что он спал сидя, и он со стоном опустился на землю. Когда он открыл глаза в следующий раз, под облаками занимался серый рассвет, а Сирбхолл куда-то исчез.
Он разбудил Эгона.
— Я думаю, он отправился за своими друзьями, — сказал он. — Мы можем ехать за ним примерно до тех далеких холмов.
Эгон зевнул.
— Он не должен был оставлять нас без охраны, разве не так?
— Нет. Должно быть, он уехал только что. Он понимал, что мы проснемся сразу, как только начнет светать.
Мюртах раскидал костер и развернул на спине гнедой кобылы овечью шкуру. Эгон взнуздывал своего пони.
— Мы не видели мак Махона, — сказал Эгон.
— Я бы предпочел, чтобы мы видели, тогда бы мы знали, где он.
Эгон стал залезать на пони. Мюртах сказал:
— Проведи его немного шагом; он бывает раздражительным по утрам, и нет лучшего способа проверить, не намерен ли он сбросить тебя в ближайший колючий кустарник.
Черный пони заупрямился, а когда Эгон забрался на него, встал на дыбы. Эгон уже был предупрежден, и потому сумел удержаться на его спине.
Мюртах ухмыльнулся:
— Вот видишь?
Эгон кивнул и выпрямился.
— О, да. Мне следовало бы думать об этом.
Так весело. Было трудно держать в мыслях, что все они приговорены. Мюртах тронулся с места, двигаясь по следам Сирбхолла.
— Я голоден, — сказал Эгон.
— Мы подстрелим кого-нибудь по пути.
Он подтолкнул кобылу в галоп. Следы Сирбхолла вели вверх к склону следующего холма и вниз по его другой стороне — судя по длине конских шагов, он ехал быстро. Сквозь облака пробилось солнце, появился слабый, холодный свет, а воздух был жесткий.
— Папа, я не могу так быстро.
— Сожалею.
— Ты едешь слишком быстро.
— Сожалею. Я…
Он взглянул вниз, на следы Сирбхолла, потом взглянул вперед и нахмурился. Он проскакал немного вперед и спешился.
— Что это?
— Две незнакомые лошади.
Мюртах ковырнул край одного незнакомого следа — он был очень свежим.
— Он встретил кого-то?
— Они ехали за ним.
Мюртах вскочил на кобылу и вздернул ее голову так сильно, что она вздыбилась. Когда ее передние копыта коснулись земли, она понесла. Эгон крикнул ему вслед. Что-то забарабанило в его ушах, замелькало в глазах, и на скаку он бросил поводья и натянул лук.
След впереди вел вокруг группы буковых деревьев, но он послал кобылу прямо через них, отбрасывая ветви, вонзив каблуки в ее ребра и прижав лук к ее боку так, чтобы он не мог ни за что зацепиться. Кобыла запнулась, и он жестко подтолкнул ее так, что она снова устремилась вперед. Они вырвались из деревьев, и она испугалась. Он отпустил поводья.