А у подъезда, сидя в своем роскошном автомобиле, его ждала Диана. Он еще издалека узнал ее «ройс» и с трудом поборол желание свернуть в сторону. Мысль о несчастном шофере, который, засыпая на ходу от усталости, был вынужден ждать, когда дружок мадам соизволит вернуться домой, заставила его идти прямо. Он подошел, открыл дверцу, и, ни слова не говоря, Диана вышла. Она успела заново накраситься в машине и теперь, в утреннем свете, рот казался слишком красным, а сама она — довольно молодой и слегка растерянной. А Диана и вправду не знала, как поступить. Выло ли ошибкой приезжать сюда, на рассвете, ради того, чтобы покончить с любовником. А может быть, ошибкой было то, что она связалась с ним два года назад? Ошибка… Она была словно музыка, сопровождавшая фильм под названием «жизнь». Только до этого мягкая и нежная, она вдруг стала подобна жестоким и неумолимым тамтамам. Диана словно видела себя со стороны: вот она выходит из машины, вот подает руку Антуану… Изо всех сил она пыталась продлить роль любимой женщины, прежде чем вступить в другую, страшную роль брошенной. И тогда, отпуская шофера, она повернулась к нему и заговорщицки улыбнулась, словно понимая, что он последний свидетель ее счастья.
— Я не побеспокою вас? — спросила она.
Антуан качнул головой. Он открыл дверь своей квартиры и отступил в сторону. Всего один раз она была у него дома. Они тогда только познакомились, и ей казалось забавным провести ночь на квартире у этого неуклюжего плохо одетого молодого человека. Затем она предоставила ему свою спальню, свою огромную кровать, роскошь своей квартиры на улице Камбон. Тогда эта комната показалось ей жалкой и неуютной. Но сейчас, сейчас она отдала бы все на свете лишь бы остаться здесь, спать на этой колченогой кровати, складывая одежду на убогий стул. Антуан задернул шторы, зажег красную лампу у кровати и устало провел ладонью по лицу. У него отросла щетина, и, казалось, за последние несколько часов он похудел. Одним словом, он был похож на бродягу. Как быстро и легко мужчины теряют элегантный вид! Теперь она уже не знала, что сказать ему. Когда он так внезапно ушел, она все повторяла и повторяла про себя: «Он должен мне объяснить». Но разве он что-то должен ей? Разве кто-то в этом мире кому-то что-то должен? Она села на узкую кровать и чуть было уже не сказала: «Антуан, я просто соскучилась и хотела вас видеть. Я так волновалась, устала и теперь хочу только спать. Давайте спать». Но Антуан неподвижно стоял посреди комнаты и ждал. Все в его облике говорило о том, что он желает прояснить ситуацию, а это значило порвать с ней, сделать ужасно больно.
— Вы так внезапно меня покинули, — сказала она.
— Извините.
Они говорили, словно два актера на сцене. Он чувствовал это и собирался с духом, чтобы сказать эту ужасную, но неизбежную фразу: «Между нами все кончено». Он рассчитывал, что она станет упрекать его, упомянет Люсиль. Тогда он разозлится и сможет быть грубым. Но у нее был такой нежный, обреченный вид, что он с ужасом подумал, что совсем не знает ее, что даже ничего не сделал ради того, чтобы узнать ее получше. А может быть, она относилась к нему иначе, чем как просто к неутомимому любовнику? Он всегда думал, что лишь удовлетворенная чувственность и неудовлетворенное тщеславие (потому что ей так и не удалось полностью прибрать его к рукам, как иных любовников) заставляли ее удерживать его. А может быть, все не так просто? А вдруг Диана расплачется? Нет, это было просто невозможно. Легенда о гордой, неуязвимой Диане была известна всему Парижу, и Антуан не раз слышал об этом. Казалось, еще мгновение, и они наконец поймут друг друга. Но тут Диана достала из сумочки золотую пудреницу и принялась поправлять косметику. Это был жест отчаяния, но Антуан расценил его как жест безразличия. «Раз уж Люсиль не любит меня, кто ж меня может полюбить!» — подумал он. Как часто в горе люди с наслаждением растравляют свои раны! Антуан закурил.