Максимыч кормил девушку неизвестно на что выменянными свиными шкварками и шептал что-то, загадочно улыбаясь. При виде внука старик помрачнел, а девушка смутилась и поднялась, собираясь уходить. Женька не знал, радоваться или огорчаться: с одной стороны, ему хотелось получше рассмотреть лицо девушки или даже поговорить с ней, с другой стороны, когда она уходила, открывался вид на ту самую завораживающую попку.
Серов пододвинул Женьке миску с недоеденными шкварками и начал разговор резко, скрывая смущение:
– Не нравится мне на этой станции. Уходить хочу.
– Но деда! Почему?
– Тебе хорошо, с тобой нянькаются сталкеры. До поры до времени хорошо, пока на поверхность не ходишь, так и вовсе курорт. Но мне тут делать нечего.
– Объясни.
– Я думал заработать по-старому. На крысах. Но в здешних туннелях нет для моей приправы необходимых… индегриентов, – старик поднял глаза на парня, оценивая, понял ли тот сложное слово.
Женя молчал.
– Нам скоро жить не на что будет. Сечешь? – рассердился Дед.
Женя удивился. Улица 1905 года промышляла шитьем ярких нарядов, в основном, платков. Когда-то ее сталкеры отыскали склады «Трехгорной мануфактуры» и хранили это место в тайне, в одиночку разрабатывая «месторождение».
Народу на станции жило меньше, чем на Баррикадной, и уровень жизни был чуть повыше. Шутка ли – горячий душ раз в неделю! Так что на сталкерскую пайку прожить можно было и вдвоем, особенно если не кормить свиными шкварками… никого не кормить!
Женька даже обиделся немного.
– Ты что, деда? Я же скоро сталкером буду, за нитками ходить начну, как все.
– Когда это будет? И что? Мне у тебя на шее сидеть? Может, на Беговой попробуем? – не сдавался Серов.
Взгляд старика стал жалостливым. Женя заерзал на стуле. Ну не мог он отказать, когда Дед так смотрит!
– А назад, к Сергеичу на Баррикадную, не хочешь вернуться?
– Без тебя? Сергеич волком смотреть будет. Дал тебе путевку в жизнь как сталкеру, а ты сбежал, – укора в словах Максимыча не было.
– Чево? – Женя не понял слова «путевка», но общий смысл до него дошел. – Сергеич сделал из меня сталкера? Дал три патрона пульнуть в мишень – и все?
– Вернуться на Баррикадную всегда успеется, – признал Серов правоту внука. – Хочу на Беговой попробовать. Авось там лучше будет. Раз уж за столько лет первый раз с места сорвался, надоть удачу до конца испытать.
– Хорошо, давай попробуем. На Беговую, я тебя провожу, посмотрим твое новое место и решим.
– Проводишь? По туннелю? А клаустрофобия твоя?
Женя протянул деду пузырек с белыми кристаллами на дне.
– Вы все ныли «врач, врач». А Богдан вот что мне подогнал. Нюхни!
Он откупорил пузырек. Максимыч осторожно потянул носом.
– Нашатырь?
– Ага, штырь. Так что мне тут нравится. Богдан хороший, и баба Юля ничего. Книжки у нее разные. Не такая уж она чокнутая, вот совсем оклемается, так и вовсе… Жили бы с ней, хозяйство совместное, постирать там, то-се, и тебе веселее было бы… – парень осекся, наткнувшись на разъяренный взгляд Деда, и не добавил «дома».
– Макулатура у нее, а не книжки. Что ты сейчас взял читать?
– «Занимательную Грецию».
– Очень актуально! – съехидничал Серов и сплюнул. – Не оклемается она совсем. Хуже будет, если диабет мозги ей выест. Ты в курсе, зачем она на поверхность ходит?
Максимыч как будто ждал ответа, словно на самом деле интересовал его этот разговор, но Женька знал Деда давно, почитай, всю свою жизнь.
– Не, деда, это ты мне зубы заговариваешь. Колись! Ты что, ее знал до Катастрофы?
– Да она старше меня! – возмутился Серов, но взгляда внука не выдержал и произнес почти шепотом: – Знал. Она, правда, меня совершенно не помнит, нас у нее десятки были: кружок она вела, по танцам…
Они помолчали, Женька ждал продолжения о личном – надо же, танцы, но Максимыч неожиданно вернулся к неважному.
– Так ты знаешь, зачем она на поверхность ходит? Ходила, то есть… Сталкерша, твою мать! Меня донимает помочь: херню какую-то расставить. Нашла идиота. Здесь ходят за нитками, на Беговой – за топливом, а она?
– Нет, не знаю, расскажи.
– Профессия у нее под стать бумажному мусору, что ты читаешь. Метеоролог! Вот как будто в метро кому-то надо знать, что сегодня на поверхности: радиоактивный снег или радиоактивный дождь?
– А как же сталкеры, деда? Им же надо?
– Сталкеры в любую погоду ходят и одеты в одно и то же – зачем оно им заранее? Глаза, что ли, повылазили?
Женька считал, что Дед неправ, но спор прекратил: очень уж несчастное стало у Серова лицо. Он отвернулся, привыкая к мысли, что не сегодня, так завтра придется уходить с «Пятого года», на которой так хорошо было ему и так плохо – Деду.