Вдобавок Джимми познакомился с очаровательной девушкой Шими, секретаршей Зари. Я не встревал в их отношения: во-первых, это не по-товарищески, а во-вторых, она все равно говорила только на иврите. Зари она описывала как редкую сволочь, а один раз показала нам синяки на руке выше локтя. Джимми сказал то, что должен был:
— Сегодня я узнаю, где он живет, а завтра замочу гада.
— Я тебе помогу, — сказал я, — только не спеши. Это тебе не бизонов по прерии гонять.
— Какая разница! Подумаешь, директор по режиму!
— Кто-о?
— Директор по режиму, а что?
До тех пор я ни разу не слышал, какую должность занимает Зари, а теперь вдруг понял, что это муж Мириам.
— Спроси у Шими, он женат?
Шими сказала, что он разводится с женой, но нанял адвоката и хочет доказать, что она ему изменяла, чтобы не платить.
— Джимми, — сказал я, — подожди. Завтра выходной, за эти дни я придумаю что-нибудь получше, чем ломиться к нему с топором.
На следующий день нас ждало большое приключение. Тони Ринг ушел в отпуск, а дежурил по Хай-Бару в субботу Беня, и он разрешил мне взять джип. Прав у меня не было, но полиция практически никогда не останавливает служебные машины, тем более со всем известным клеймом Хай-Бара.
Я взял Джима, Анку и Шими и повез их вдоль египетской границы, в Ниццану. Сам поселок, лежащий по дороге к сектору Газа, неприятное место — колония для малолетних преступников. Но дальше расположен массив очень красивых песчаных барханов, где мы вдоволь набегались, потом ненадолго разошлись со своими девушками по укромным ложбинкам, а когда вернулись к джипу, уже темнело. Только тут мы сообразили, что обе дороги из Ниццаны в семь вечера закрывают шлагбаумами.
Оставалась третья дорога, но она вела через Газу — ни один нормальный человек не поедет по ней на машине с желтыми израильскими номерами (на Западном берегу они зеленые, а в Газе — красные). Нам, однако, деваться было некуда. Решили дождаться темноты и попробовать прорваться.
Наступила ночь. Через бархан, свиваясь в петли, проползла боком маленькая рогатая гадючка — та самая змейка, которая, если помните, помогла Маленькому Принцу вернуться на его планету. Потом я, к своей радости, нашел самочку песчаного геккона — подругу для Мойше, но почему-то моего ликования никто не разделил. Наконец я сел за руль и поехал на север.
Мы благополучно проскочили весь сектор и въехали в саму Газу — бесконечное пространство одноэтажных развалюшек. Несмотря на поздний час, по улицам стаями бродили тощие детишки со вздутыми животами (их здесь в среднем по шесть на семью). Не удивительно, что Египет отказался забрать Газу, когда Израиль предлагал. Редкие взрослые прохожие при виде нашего джипа разевали рот, словно встретили ифрита.
И вот на каком-то пустыре мы наехали на кусок колючей проволоки.
К счастью, до ближайшего дома было метров тридцать, так что за следующие полчаса нас никто не заметил: город уже спал. Когда улицы окончательно опустели, я оставил Джимми хай-барский топор для рубки мяса, наше единственное оружие, а сам пошел на разведку, прокрадываясь из одной тени дома в другую. Через пару кварталов я увидел зеленый джип с надписью «Палестинская полиция».
Я провертел ножом дырку в правом переднем колесе, джип осел, и я быстро снял левое заднее. Через час мы проскочили спящее КПП и помчались в Беер-Шеву, а оттуда в Эйлат.
— Чтоб я еще с тобой куда-нибудь поехала…— говорила Анка, но я уже достаточно ее знал, чтобы не сомневаться: поедет. Мы заглянули в Хай-Бар, перекусили, взяли Беню и покатили дальше. Девушки уснули, и разговор у нас как-то незаметно зашел о скандинавской мифологии. На въезде в город я вдруг затормозил.
— Что случилось? — спросил Джим.
— Молот Тора! — сказал я. — У меня появилась идея. Молот Тора.
— С виду тебе все пофигу, — заметил Джимми, — а на самом деле ты, видно, здорово перенервничал. Переутомление — коварная штука.
— Я бы на твоем месте был поосторожней, — предупредил Тоника Беня. — От его идей всегда одни неприятности.
— Да, неприятности будут, — захихикал я. — Скоро сами увидите.
Вечернее дежурство я начал с того, что вызвал по радио Зари.
— Шлагбаум сломался, — сказал я, — надо бы починить.
В течение этой и следующей ночи я раз десять обращался поочередно ко всем начальникам, требуя починить шлагбаум, который и вправду был расшатан.
— Сорвется, — предупреждал я, — вам же машину разобьет.
Мы были в Израиле. Все выслушивали меня, отвечали «да-да, обязательно», но чинить шлагбаум никто и не думал.
Джим уже все понял, ходил вокруг и говорил:
— Давай лучше я. Тебе-то зачем рисковать?
— Долг чести, — величественно молвил я. — Мужчина, который бьет женщину, не будет ездить мимо меня безнаказанно.
Ну, дальше все понятно. Когда Зари очередной раз проезжал на территорию, я поднял шлагбаум, он сорвался и рухнул ему на голову.
Приехали скорая, полиция, адвокат Зари и Мириам. Я не видел ее почти месяц, но мы лишь переглянулись из соображений конспирации. Адвокат заметил, что мы знакомы, и как-то сразу слинял.
Тогда я не обратил на него внимания. Случай был настолько очевидный, что меня никто ни о чем не спрашивал. Продолжение этой истории нам стало известно со слов Шими. Адвокат Зари решил, что Мириам связалась с русской мафией, а в таком случае следующим должен был получить по мозгам он. На всякий случай он устроил так, что суд состоялся в ту неделю, которую Зари провел в больнице, и дело было проиграно. Мириам получила пожизненную ренту.
Если меня когда-нибудь спросят, сделал ли я в жизни что-нибудь хорошее, я вспомню сияющий, благодарный взгляд Мириам и отвечу:
— Да. Я проломил одному типу голову шлагбаумом.
На следующую ночь экс-танцор Петя с разгону протаранил на «Исузу-трупере»
шеренгу «Мазд», и за новым скандалом про Зари все забыли. А у меня начались очередные неприятности.
Я спокойно работал, никого не трогал, водил Анечку на яхту и в таверну «Атаман Скумбрий», где старый Али радовался нам, как родным детям. Дежурили мы теперь с полуночи до десяти утра, и вечером я пару раз ходил с вышедшим из запоя Мишей на моторке ловить кальмаров на свет. В магазине для бедных абсорбировал синий галстук вместо полосатого, который подарил Тонику. Вот-вот должна была начаться весна, ведь был уже февраль.
Но тут в одну из ночей нас отправили охранять общественный порядок на русской дискотеке в отеле «Кейсар».
Я знал здесь всю публику и все кассеты еще с тех пор, как пытался ухаживать за Аней классическими методами. Поэтому я тут же снял форменную куртку и пошел танцевать. Джимми вытащил из-под подкладки пару бутылок виски (приносить с собой запрещалось) и собрался пригласить за столик кого-нибудь посимпатичней, заманив даровой выпивкой.
И вот, уже под утро, мы выходим проветриться — Анка, я и Джимми с новой девушкой — и прямо на выходе из подвала я получаю фомкой по животу.
Это было очень больно и так неожиданно, что я чуть не упал. Передо мной торчали две уголовные хари, одна из которых сообщила другой:
— Хмыря замочить, бабе фотку попортить.
Оба пункта программы вызвали у меня некий внутренний протест. Вообще-то я не любитель мордобоя, но тут просто некуда было деваться. Хорошо еще, что перед тем я больше месяца плавал в море по часу-два в день, питался как на убой, гонял на велике, возился с парусами и вообще вел удивительно здоровый образ жизни. Еще лучше, что я собирался не на дискотеку, а на терминал и потому был в турботинках, а размер у меня 46-й. А самое главное, я был при исполнении служебных обязанностей и мог не сдерживаться.
Конечно, я все-таки еврей и в любой ситуации стараюсь прежде всего работать головой. Вот и сейчас прямо из положения согнувшись так заехал ближайшему мордовороту макушкой в челюсть, что сломал ее в двух местах (челюсть, не макушку). Второй парень, увидев, как мой ботинок ломает первому переносицу, бросился бежать. Когда я выскочил за ним, то обнаружил, что догоняю уже двоих — его и Леву. Потом выяснилось, что ребят нанял он — если бы это были люди его папаши, мне бы так просто не выкрутиться. Отбежав немного, они повернулись ко мне, но я не успел затормозить, сбил Леву с ног… Тут из-за поворота с воем сирены выскочил джип с Йозефом, капитаном патрульной службы, моим хорошим знакомым. Джин-Тоник не зевал и нажал кнопочку на рации. Оставшийся на ногах громила растерялся, и это стоило ему нескольких зубов: пару выбил я, зажав в кулаке закрытый перочинный ножик, а остальные, видимо, Йозеф дубинкой.