– Я очень сильно люблю тебя. Спасибо тебе за все.
Он хотел еще что-нибудь сказать, но его глаза сильно щипало и ему пришлось протереть их охладевшей рукой.
– Я так счастлив любить тебя.
Ее лицо немного подпухло от слез, но Света все равно оставалась той милой девушкой, в которую Аркадий влюбился несколько лет назад.
– И я люблю тебя, дорогой. Я так рада, что провела с тобой остаток своей жизни. Жаль, что мы не встретились раньше.
Их губы сомкнулись, пытаясь слиться друг с другом в этом самом чувственном и самом нежном поцелуе, который только мог существовать в мире, которому часы на стене отсчитывали последние секунды жизни.
Вдруг к прочим звукам присоединился гул. Ребята повернулись в сторону неба. Оно оставалось черным. Но гул все нарастал. И в тот момент, когда он готовился перебить собой вой сирены, Аркадий увидел, как небо преображается. Его начали покрывать сначала алые, а затем ярко-оранжевые пятна, разрастающиеся из точек в обширные опухоли на небе, подчеркивая своим светом не идеальность туч, старающихся убежать куда подальше. Гул превратился в единственный звук в мире. Аркадий не мог слышать даже своих собственных мыслей. Внезапно где-то вдали опухоль пропала, но пелену туч разрезал короткий оранжевый луч. Он ярко блеснул, падая сверху вниз. Потом то же самое повторилось с другой стороны горизонта. И сразу еще в десятке мест.
Аркадий отвернулся к Свете, чтобы в последнее мгновение своей жизни увидеть ее глаза. Она тоже успела в последний раз взглянуть на свою любовь, что-то сказав одними губами. Парень не понял ее.
Их ослепила вспышка, блеснувшая где-то сбоку, но они не раскрепили своих рук. Только сделали друг другу на встречу по одному маленькому шагу, сцепившись вместе. А потом взрывная волна с противоположной стороны их дома выбила ребят с балкона вместе с рамой, разрушая и здание, и жизнь. Даже это не заставило руки Аркадия и Светы разжаться.
Чувство полета щекотало изнутри и Аркадию очень хотелось быстрее приземлиться – он с детства боялся летать. Падая с балкона и все еще ощущая руку Светы в своей руке, а ее тело рядом со своим, он успел подумать, что никогда не предполагал, что потеряет зрение не от ослепительной красоты девушки, которой хотел через пару месяцев сделать предложение руки и сердца, а от ядерного взрыва в его родном городе. Еще он успел почувствовать жар извне. Весь день его сжигала высокая температура тела, а теперь он падал прямиком в ад.
Больше ни о чем подумать Аркадий не успел. Самое последнее, что он почувствовал – как ускорение пытается вырвать ладонь Светы из его ладони, но они оба лишь крепче схватились за руки, кувыркаясь в воздухе вместе. И лишь любовь оставили им последние секунды до взрыва новой боеголовки и испепеляющего пекла, не давшего им долететь до асфальта.
Больше ничего не имело значения.
Человек сослагательного наклонения
Тяжёлый дым, разъедающий и царапающий гортань, медленно опускался через трахею в лёгкие, заполняя их до отказа. Вероятнее всего, уменьшая срок их службы. Зато выделяемый с каждой новой затяжкой дофамин как никогда требовался мужчине, сидящему на подоконнике. Вид из окна съёмной квартиры на спальный район никого не мог радовать просто так. Мужчина безразлично посчитал бычки в пепельнице. Возможно их количество перевалило за некую адекватную границу. Однако мужчина лишь грустно хмыкнул. Вновь затянувшись, он вернулся к наблюдению последних мгновений заката, происходящего в небольшом количестве химических облаков, рождённых трубами соседствующей промзоны.
Солнце медленно, но заметно даже невооруженным глазом садилось за крышу противоположной многоэтажки. Её антенны забавно раскорячились в разные стороны, как непослушные, редкие волосы ребёнка. После долгого наблюдения за светилом, покрасившее немногие облака в едкий красный цвет, эти самые антенны растворялись в ореоле, преследовавшем взгляд.
Мужчине пришлось зажмуриться и потереть глаза. Но ореол, появившийся после пары минут наблюдения за солнцем, никуда не пропал даже с закрытыми веками. Ярким кругом он теперь следовал туда, куда смотрели зрачки. Сидящий на подоконнике поднял бутылку с виски повыше, чтобы она оказалась между ним и падающим вниз солнцем. Прищурился правым глазом. Ореол тут же пропал. Или всего лишь размылся. Солнце перестало слепить и превратилось в мягко светящуюся в жидкости монетку. А небо вокруг неё окрасилось бурым, в цвет полупустой бутылки. Мужчина ухмыльнулся и сделал небольшой глоток. Как и дым сигареты, виски раздражало внутренности, шкрябая по мягким тканям и тонким трубопроводам вен. Но почему-то именно от подобных жёстких ощущений пьющий чувствовал себя живым.