— Ну, так что заставляет тебя думать, что ты счастливчик только «по большей части»?
— Ну, меня бы здесь не было, если бы я был счастливчиком постоянно, — отвечает он на выдохе.
Человек за кадром фыркает, подавив смешок.
— Это большое везение, что ты сегодня здесь, Макс. Просто ты до сих пор не понимаешь этого. — Подвал заполняет звук сапог, шаркающих по бетону. Папин взгляд мечется влево. Кто-то движется вокруг него. — Хочешь, чтобы я объяснил, почему так говорю, а, Макс?
— Д-да.
— Ну ладно. Так и поступим. Смотри.
Прямо у папиного лица на экране появляется рука. В ней лист бумаги. Я не вижу, что на нем, а отец видит. Он издает страдальческий крик, а гримаса боли искажает лицо.
— Нет! Нет, не надо. Пожалуйста! Пожалуйста! — умоляет он. Лист переворачивают, и я вижу, что это не просто бумага, это фотография. Моя фотография. Четырнадцатилетняя я улыбаюсь с глянцевого снимка. Мой желудок скручивает.
— Понимаешь, в чем дело, Макс. Кое-кто из нас хотел, чтобы сейчас здесь сидела твоя маленькая девочка. Но ты особый случай. Ты же у нас святоша, борешься, чтобы никто не сбился с пути. Так что мы проголосовали, и пришли к выводу, что на этом месте сегодня должен оказаться ты.
— Адам, пожалуйста, — шепчет отец. — Пожалуйста, не делайте этого.
Адам? Адам? Как в замедленной съемке, в моем мозгу начинают крутиться шестеренки. Он обращается к Адаму Брайту. Брату мэра Брайта, баскетбольному тренеру Брейквотерской школьной команды, отцу Мэгги... это человек, который угрожает моему отцу? Похититель усиливает хватку на моей шее, крепко впиваясь пальцами в кожу. Я вздрагиваю, пристально следя за событиями, разворачивающимися на видео.
Адам заходит в кадр, теперь его полностью видно, как и то, что он наклоняется вперед и с остервенением бьет отца в челюсть. Папа откидывается назад с такой силой, что я кричу. Знакомое лицо Адама, человека, которого я знала с рождения, отражается на весь экран.
— Так вот, это — твоя удача, Максвелл Бреслин. Тебе дают выбор. Ты можешь занять место своей дочери. Остаться гребаным святошей и убить себя, — он достает оружие из-за пояса, упираясь им прямо в папино лицо так, чтобы был виден каждый сантиметр блестяще-черного пистолета, — или можешь позволить своей дочери быть нашей жертвой. Что скажешь, Макс? Готов к сделке?
О боже.
Господи, только не это.
Сделка.
— НЕТ! — Я кричу так громко, что чувствую, будто мои голосовые связки рвутся пополам. Нет, нет. Нет! Нет! Вот что папа имел в виду. Моя жизнь за его. Он умер, чтобы спасти меня. Желчь наполняет мое горло, слезы жгут глаза. Плечи отца опускаются. Он с усилием выдыхает, наклоняется вперед и сплевывает кровь на пол.
— Я сделаю это. Я убью себя.
Адам поворачивается к камере и улыбается во все тридцать два зуба, глядя прямо на меня, словно привидение из прошлого.
— Ты слышал мужика, Джефф. Он готов на сделку. — Адам на седьмом небе от того, что мой отец согласился на ультиматум, порожденный его больным рассудком. Раздается голос Джефферсона Кайла, еще одного из тех, в чьем в убийстве обвинялся мой отец, в кадре его не видно.
— Ты бы не слишком злорадствовал, Адам, — выдает он. — Сам знаешь, Хлоя не придет в восторг. Она почти свихнулась на этой девчушке Бреслин.
Чтобы сложить частички пазла, мне хватает трех секунд. Имя, которое Джефф говорит так небрежно. Хлоя.
Ледяные когти тревоги впиваются в тело. Нет. Нет, разве это возможно? Но, конечно же, когда я задираю голову, чтобы увидеть человека, чьи пальцы все еще удерживают мою шею, лыжной маски уже нет на месте, и в мои глаза устремляет свой немигающий взгляд Хлоя Мэтерс.
41 глава
Психопатка
В руках Хлои электрошокер, палец на спусковом крючке, между двумя проводниками непрерывно идет электрический ток. Лицо невозмутимое, даже слегка скучающее.
— Мальчики не имели права заключать ту сделку, — размеренным голосом произносит она. — Была моя очередь. По идее, я должна была выбирать жертву и способ, но нет. Они всё переиграли, схватили твоего отца, пока я работала. Это нечестно. Мы так не договаривались. — Я слишком ошеломлена тем, что Хлоя вовлечена во все это, она убийца, и я не могу вымолвить ни слова. В любом случае она кажется достаточно довольной, что ее невольный зритель внимательно слушает. — До этого я планировала дело дважды. Джефф трижды. Сэм трижды. Адам — семь раз. Психопат, — сплевывает она. — Он преследовал тех девочек с тупым мачете. Очень умно, да? Но он возомнил себя гребаным Пикассо. — Она проводит пальцами по короткой стрижке, делая глубокий вдох. Кажется, это ее немного успокаивает. — Нет ничего умного или красивого в том, чтобы топить кого-то или сжигать. Слишком много возни и беспорядка. Все должно быть аккуратно и чисто. Да, правильно, аккуратно и чисто. Ты оценишь, я знаю, ты способна на это. — Она вышагивает по краю бассейна, потирая одно и то же место на голове снова и снова. Внезапно она поворачивается и устремляет на меня свирепый взгляд. — Нужно хорошо с ними обращаться. Оставить их красивыми. Уложить волосы. — Она стоит прямо передо мной и протягивает дрожащую руку. Убирает прядь моих волос с лица.