Если вы не в курсе, MVP — это самая большая студия звукозаписи в Америке. И я специально говорил Коулу не отправлять демо нашей музыки, потому что они находятся на западном побережье, в Лос-Анджелесе.
— MVP ни за что не предложит контракт, не видя, как мы играем. Они бы сначала обратились к нам и побывали на концерте, — у меня появляется хреновое предчувствие, хотя я еще не договорил. Надеюсь, что мои подозрения ошибочны. Действительно надеюсь, потому что если это не так, значит, Коул и ребята сделали кое-что гораздо хуже, чем просто отправили CD, не поставив меня в известность.
На другом конце трубки Коул продолжает молчать.
— Скажи, что ты не говорил с ними, не сказав мне. И что ты не позволил кому-то приехать и смотреть, как мы играем, не предупредив меня, Коул.
— Блин, да без разницы, чувак. Ты играл как чертов герой в ту ночь. Они влюбились в тебя!
Он все-таки сделал это. Он, мать его, сделал это.
— Я не могу... — смотрю вокруг, убедившись, что никто не слушает меня. Я окружен тысячами людей, идущих по улицам Нью-Йорка, но это не помогает. — Я, мать твою, не могу поверить, что ты сделал это, Коул. Из всех дерьмовых закулисных вещей, которые ты мог натворить...
— Люк! Ты вбил себе в голову, что не должен быть музыкантом все время, но позволь мне сказать кое-что, хорошо? Любой, кто когда-либо слышал, как ты играешь, не согласится с тобой. И, эй, ты можешь быть счастлив, выдерживая длинные смены без благодарности от Департамента полиции Нью-Йорка, но меня точно не устраивает работа в банке. И неужели ты думаешь, что Питу и Гасу нравится мысль остаться работягами всю оставшуюся жизнь? Мы упорно трудились для этого, чувак. Мы хотим этого. Это все, чего мы хотим.
Я замираю, сгорбив плечи и держа телефон, пока люди снуют мимо меня.
— Тогда вы, ребята, можете пойти и подписать этот контракт, Коул. Я не останавливаю никого из вас в погоне за мечтой. Но я не хочу быть таким парнем. Я определенно не этот чертов парень.
Коул задыхается на полуслове.
— О, но это самая забавная часть всей ситуации, понимаешь? Мы бы следовали за мечтой, но это не то, что ищет MVP . Видишь ли, они не возьмут нас без тебя.
Линия обрывается.
***
— Целься по ногам! Ради бога, Рид, держи его!
Есть вещи, которые полицейскому известны лучше, чем остальным — я никогда не думал, что люди могут быть настолько испорченными. Бросаюсь за стариком, бегущим по улице без обуви, без штанов, с болтающимися причиндалами, и хватаю его, повалив на землю. Бездомный, по крайней мере, я так думаю, приземляется на тротуар с хрустом ломающихся костей. Похоже, он что-то сломал, но секунду спустя становится понятно, что это — полностью заполненная труба с коксом, за хранение которой мы изначально пытались арестовать его. До того, как старик начал совершать последующие преступления: сопротивление аресту, нападение, непристойное обнажение и справление нужды в общественном месте — и это только я называю некоторые из них.
— Ты, мать твою, чертов ублюдок! — вопит мужик жалобным голосом. — Это было моим последним сокровищем, — он задыхается. Его борода потрепана, а достоинство со следами недельной грязи; он, похоже, собирается разрыдаться, и я поражен своим чувством вины. Он слетевший с катушек, знаю. Мет и не такое творит с людьми. Разрушает их жизни, как, вероятно разрушил жизнь и этого старика, но мне все равно херово от того, что я лишил его единственной вещи, о которой он заботился.
Парадокс ситуации настигает меня. Я задаюсь вопросом, действительно ли сожалею о том, что выбросил наркотики этого старика в снег или просто плохо чувствую себя из-за ребят? Они хотят контракт со звукозаписывающей компанией и, лежа на грязном снегу в сантиметрах от голой задницы агрессивно настроенного мужика, в промокшей униформе и в обуви, залитой мочой, я начинаю думать, что фактически сошел с ума, если не хочу того же.
— Поднимай его. Надевай браслеты. — Тамлински поднимается. Он наклоняется, упирается руками в колени и плюет в снег. — Бл*дь. — Мужику удалось врезать моему напарнику прямо по яйцам, прежде чем пуститься вниз по улице, заработав еще и обвинение в нападении. Он белый как полотно.
Я поднимаюсь на колени, доставая наручники для старика, который уже не сопротивляется. Теперь, когда сокровище пропало, силы для борьбы, кажется, полностью покинули его.
Я надеваю наручники на запястья и помогаю ему встать на ноги.
— Дай куртку, — говорю Тамлински.