Я делаю глоток кофе и сажусь на кожаный диван, стараясь не представлять, каково это — умирать вот так. Люк продолжает говорить:
— Она сказала, это даже напоминает некую извращенную заботу. Волосы тщательно вымыты, ногти на руках и ногах накрашены.. Их родители прежде никогда не видели эту одежду. Будто он решил нарядить этих двоих, словно кукол.
— Полный бред. Почему все так запутано?
— Поскольку… — Люк кладет руку на затылок, лицо искажает гримаса. — Остальные случаи другие. Характеризуются насилием и жестокостью. Там не было ни капли доброты. В большинстве случаев оскверненные тела. Одни больше, другие меньше.
Моя грудь напрягается. Оскверненные. Такое ужасное слово. Вызывает картинки жестокого сексуального насилия, которое невозможно четко представить. Тру глаза тыльной стороной руки. Хочется спросить, были ли девочки изнасилованы, но не хватает духу. Я все еще связываю эти зверские действия с утверждениями Колби Брайта о моем отце, и это слишком.
— Похоже, меня сейчас вырвет.
— Прости, Эвери. Я знаю, это трудно. Не стоило тебя впутывать. Я сам попытаюсь накопать что-нибудь. И сообщу, если нарою что-то интересное, хорошо?
Я пытаюсь успокоить нервы, связать мысли и сказать, что все в порядке, но это не так. Не могу связать двух слов и не могу выдержать подробности. Наверное, лучше позволить ему сделать всю работу, требующую беготни. Но мой папа… Он бы чувствовал, что я подвела его. Опускаю руки.
— Люк?
— Да? — Он смотрит на меня, впиваясь взглядом, от которого перехватывает дыхание. Усилием воли пытаюсь не отводить глаза.
— Ты справился с этим? Если я продолжу жить дальше, станет легче?
Выражение лица Люка не предвещает ничего хорошего.
— Нет. Не становится легче.
***
Ноа: Эй, ты куда пропала? Тейта не видно с вечеринки. Его искали копы.
Сообщение приходит в тот момент, когда мы подъезжаем к больнице «Вудхалл». Люк украдкой бросает взгляд на мой телефон. Надо ответить, или это покажется странным.
Я: Блин. Я на пути в больницу. Надо сказать Морган.
Ноа: Встретимся там.
— Это твой парень, который не-парень? — спрашивает Люк.
— Да. Он сказал, что Тейт, парень, который был с Морган на вечеринке, не показывался дома. Морган просила меня его найти. Она с ума сойдет, когда узнает, что я не просто не смогла его найти, а еще и что никто не видел его уже пару дней. Ты... Ты знаешь что-нибудь о нем?
Он отрицательно мотает головой.
— Это не мой участок. Хотя я могу задать пару вопросов.
— То, что его не видели так долго, довольно плохо, так ведь?
Люк подбадривает меня улыбкой, больше смахивающей на гримасу.
— Нет. Не так.
Когда мы приезжаем в больницу, Люк выходит из машины и провожает меня в здание, но останавливается у раздвигающихся дверей. Весь мир сегодня покрыт слоем матового стекла: безразличного и холодного, а он — единственная яркая вещь в нем. Его щеки раскраснелись от короткой прогулки через парковку. Зеленый шарф выделяется на фоне приглушенных синих и бело-серых оттенков.
— Хочешь, я пойду с тобой? — спрашивает он, раскачиваясь на пятках в попытке согреться. Я действительно не знаю, что сказать. Люк и Ноа в одном месте? Я разрываюсь. Но очень хочу, чтобы он остался. Даже больше, чем должна бы.
Открываю рот, чтобы сказать это, но потом задумываюсь. Легкая улыбка Люка тускнеет. Он отступает, удерживая руки в карманах своей кожаной куртки.
— Если есть люди, которые должны тебя здесь встретить, это означает, что я могу пойти домой и поработать над делом. Если я тебе не нужен.
«Если я тебе не нужен».
Я кусаю щеку изнутри.
— Спасибо, Люк. Спасибо, что подвез, и за вчерашний ужин, ну, в общем, за все.
Он натягивает капюшон, все еще отступая назад.
— Для этого и нужны друзья, верно?
Поддаваясь порыву, я необдуманно спрашиваю:
— А мы? Мы — друзья, Люк?
Он делает паузу, выдувая спирали пара на холодном утреннем воздухе.
— Конечно, красавица, — усмехается и уходит.
20 глава
Слабак
Люк
Я прокручиваю ее ответ на мой вопрос, заданный перед уходом. «А мы? Мы — друзья, Люк?»
Каждый раз, когда я слышу в голове ее голос, мне становится плохо. Конечно, мы друзья, и она это знает. Глубоко в душе Эвери знает, что мы даже больше, но отрицает это. Я понимаю почему. И принимаю это, всегда принимал. Для Эвери я — ходячее несчастье, напоминание о боли. Но она для меня — нечто другое. И в один прекрасный день, надеюсь, она проснется и поймет, что я больше не тот Люк — полицейский, который работал над делом о самоубийстве-убийстве ее отца. Я смогу быть Люком, который все исправил, или Люком, в которого она влюбилась, несмотря ни на что.