— О, прости, я бы не хотела, чтобы ты пропустила встречу из-за своей дочери-истерички. Не волнуйся, буквально пару слов. Каждый в Колумбийском знает о папе. И о том, что я врала. Повсюду висят плакаты с моей фотографией и настоящим именем. Они называют меня…
— Эвери, прекрати! — На лице мамы ее обычное выражение. Отрицание. Она наклоняется над столешницей кухонного острова за двадцать тысяч долларов и кричит: — Это так предсказуемо!
— Извини, мама. В этом нет моей вины. — Я не тешу себя иллюзиями, что она расстроена из-за меня. Она, несомненно, напугана тем, что люди могут узнать, что она связана со мной. — Как долго ты встречаешься с Брит? — бормочу я, внезапно желая знать
— Девять месяцев, — ворчит она.
Истерический смех уже готов вырваться из моего горла, но я сдерживаюсь. Мама замечает это и спрашивает:
— Почему ты интересуешься?
— И ты всего лишь «собиралась рассказать» ей о том, что у тебя есть дочь? Она ни за что не простит тебя.
— Не твое дело, Эвери. — Она отклоняется назад и проводит руками по идеальному «конскому хвосту», волосок к волоску. — Что мне предпринять по поводу Мэгги?
— Я не знаю.
— Я могу добиться разрешения на запретительный ордер, но это займет время.
— Люк уже предложил заняться этим, если потребуется, но я сомневаюсь в том, что оно того стоит.
На мамином лице отражается недоверие.
— Люк Рид?
— Ага.
Она в ужасе. Хотя, скорее это отвращение.
— Ты виделась с ним? Когда? Зачем?
Ее реакция слишком неожиданная.
— Он помогает мне. Мы всегда на связи. А в чем, собственно…
Она пересекает кухню и, тыкая указательным пальцем мне в грудь, произносит:
— Ты больше не будешь встречаться с ним, поняла меня? Я не хочу, чтобы ты и близко подходила к этому парню! — Она подходит к буфету и тянет открытый ящик, доставая металлический ключ. Но не дает мне его в руки, а кладет на мраморную поверхность стола, слегка обиженно глядя на него.
— Я думаю, ты можешь остаться здесь на ночь сегодня. А я разберусь со всем в Колумбийском.
Я настолько ошеломлена ее вспышкой насчет Люка, что не могу вымолвить ни слова. Я знаю маму достаточно хорошо и понимаю, что она разберется со всем немедленно. Не откладывая в долгий ящик. Если, конечно же, это не касается вопроса о том, чтобы сообщить собственной дочери или подруге о существовании другой.
Я нервно меряю шагами ее кухню, пытаясь найти что-то хотя бы отдаленно знакомое или домашнее, в то время как она добрых двадцать минут общается с деканом Колумбийского. Она заплатила маленькое состояние, чтобы гарантировать мое поступление в Колумбийский — даже при том, что мои оценки были достаточно хороши, чтобы сделать это все самой — и не боится напоминать о своих «благотворительных пожертвованиях». К концу монолога она получает гарантию, что плакаты к концу дня будут сняты, и любой, кто будет преследовать меня, будет строго наказан.
Точно так же как и в средней школе, моя мать, что думает телефонный звонок тому, у кого нет абсолютно никакого контакта со студентами, решит все мои проблемы. Или решит их достаточно, чтобы я не говорила, что она ничего не пыталась сделать.
— Сегодня вечером у меня встреча. И, скорее всего, после работы я не вернусь. Если решишь остаться здесь, мы не увидимся до завтра, вероятно. Не волнуйся о беспорядке. Утром придет Консуэла.
Она окружает меня облаком ванили от своих духов и уходит. Парадная дверь захлопывается за ней, и я остаюсь одна в холодной, недружелюбной кухне, все еще глядя на ключ от своего дома, который она, наконец, мне дала.
***
Ноа: Эвери, возьми трубку. Нам нужно поговорить.
В сообщении все те же слова, сколько бы я его не перечитывала, но никак не могу заставить себя позвонить Ноа. После того, как я переспала с Люком… Ладно, он — это все, о чем я могу думать, и пока в голове творится неразбериха, понятия не имею, каким, мать его, образом, объяснить Ноа, что я больше не хочу его видеть? Моя личность рассекречена самым отвратительным способом, и все остальное, что я могу сказать, настолько же разрушительно. Хуже всего то, что я заперта как в ловушке в абсолютно холодном, бездушном доме моей матери, где даже нет ни одной моей фотографии. Психотерапевты всего мира, вероятно, посоветовали бы мне пойти и поговорить с кем-нибудь, прежде чем я начну рушить стены и наломаю дров. Но я не могу. Я просто хочу посидеть в тишине, и чтобы рядом был кто-то еще, просто побыл со мной. Человек, которого я хочу видеть рядом со мной больше всего, мертв. Единственный человек помимо него, кто сможет заполнить эту пустоту… С ним я облажалась. Просто охренительно облажалась.