— Именно поэтому ты вчера легла с ним в постель?
Моя челюсть отвисает. Это больно. Больнее, чем я готова признать.
— Я совершила ошибку, Бренд. И больше ее не повторю.
— Он офицер полиции, Эвери. Как, черт возьми, он может быть опасным? И да. Я знал, что Макс за ним приглядывал. Твой отец рассказывал мне несколько вещей о Люке, о которых, честно говоря, я предпочел бы не знать. Теперь мне сложно смотреть ему в глаза при встрече, мне жаль его. Если бы ты дала ему шанс, он бы пролил свет на то противное, темное дерьмо из своего прошлого, и ты поймешь, как неправа сейчас. Что касается лжи о нас, если полицейские утаили информацию от общественности, то Люк сделал то, что ему полагалось. Он, возможно, потерял бы свою работу, если бы рассказал нам то, что скрыли в тех бумагах. Или хуже того, попал бы в тюрьму.
Резкая критика Брэндона — совсем не то, чего я от него жду. Обычно он милый добряк, но сейчас, похоже, я задела его за живое.
— Прости, я... — опускаю голову пониже, — я веду себя как та еще стерва.
— Да. Так и есть. Послушай, проваливай из дома твоей мамочки, ладно? Воздух в том помещении точно отравлен.
— Не могу. Я ни за что пока не вернусь в Колумбийский. И если ты воображаешь, что я вернусь к Люку, то я закричу.
— Нет, идти к Люку — не вариант. Он едет сюда. Говорил что-то о том, что хочет приехать в дом и поискать дневник отца. Не ты ли предлагала ему обратиться ко мне за помощью?
Я хлопаю рукой по столешнице, чувствуя приближение головной боли.
— Я предлагала ему это до всего произошедшего! Какого черта он сейчас за это взялся?
— Понятия не имею. Возможно, ты попала в точку. Может, он был сломлен темными событиями из прошлого, и твой отец оказался тем человеком, который помог ему выбраться из этой ямы. Возможно, Люк чувствовал, что Макс спас его. И благодарен ему за это.
Я кусаю внутреннюю сторону щеки, несмотря на мягкость тона, понимая, что Брэндон все еще отчитывает меня.
— Мне жаль, ладно? Последние двадцать четыре часа выбили меня из колеи.
— Я знаю, ребенок. У тебя тоже есть свои скелеты в шкафу. Но прекращай строить из себя жертву. И тащи свою задницу в колледж.
— Кстати о колледже, не нужна твоя помощь, Бренд.
— В чем?
Я кусаю губу, пытаясь сформулировать.
— Я… эмм, я должна взять у тебя интервью о том, что случилось.
Брэндон глубоко дышит на другом конце провода.
— Какое интервью?
— О том, что случилось... О папиной смерти. О том, как я это восприняла.
— С какого перепуга ты хочешь это делать?
— Я не хочу. Я должна. Это задание по «Право и этика СМИ». Мой профессор — исчадие ада. Он хочет, чтобы мы вытащили наши самые болезненные воспоминания. Плюс чтобы мы озвучили чью-то еще версию событий. Завалить этот предмет — последнее, в чем я сейчас нуждаюсь.
— Почему бы тебе не выбрать что-то другое, Эвери? Что-то, что не причиняет такую боль?
Я прижимаю кончики пальцев ко лбу, задавая себе тот же вопрос. Хотя уже знаю ответ.
— Потому что он загнал меня в угол. Я сказала ему, что честность — самое важное качество для журналиста, поэтому если сейчас я солгу, то выставлю себя ужасной лицемеркой.
— Ну, хорошо, если ты действительно хочешь поговорить со мной, договорились, Эвери. Но чтоб ты знала... Думаю, чисто географически есть человек, который ближе к тебе и был бы более разумным выбором.
Надеюсь, он не имеет в виду мою мать? Он не может быть настолько жестоким. На заднем фоне слышится звук автомобильного двигателя.
— Ко мне клиент, ребенок. Я должен идти. Просто подумай об этом, хорошо?
Он вешает трубку, и я остаюсь одна, с привкусом горечи во рту. Я хватаю свое пальто, намеренно оставляя ключ от маминой квартиры нетронутым на столе, и убираюсь оттуда.
26 глава
Угрозы
— Я переживал, вернешься ли ты. Ты собиралась мне перезванивать?
Я решила обезопасить себя и вернуться в кампус незамеченной. Ноа, засунув рукава в карманы куртки, сидит на нижней ступеньке лестницы у входа в здание. Мои плечи поникают при виде его проницательных глаз.
— Так теперь ты поджидаешь меня у дома? — Я сжимаю связку ключей в ладони.
— Только чтобы, наконец, увидеть тебя, любовь моя. — Из-за его случайного использования слова «любовь» я съеживаюсь. Он натужно смеется. — Не волнуйся, Эвери, это просто ласковое обращение.