Демьян вскочил с меловой лавки и начал возбужденно ходить по келье. Старец молча смотрел на разгоряченного собеседника, не останавливая и не перебивая.
- И тут я подлость сотворил. Я с князьями побежал, а семью - мать, отца, сестер в Ольгове кинул. А любящий сын костьми бы лег, а родителей не бросил бы. И еще у меня возможность вернуться была, когда я с воргольцами остался дружину в поле прикрывать. А ногайцев побратим мой вел, он узнал меня, и трогать не стал, так отпустил, без боя. Выходит не только мне, но и князьям нашим дал уйти. Вот тогда мне и следовало в Ольгов вернуться, для Александра со Святославом я все равно покойник. А я на восход коней повернул, догонять вот кинулся. А как надо было поступить? - Демьян с мольбой посмотрел на игумена.
- Отец тебе что сказал? - устало прикрыв глаза, спросил старец.
- Поезжай с князем, но...
- Вот и весь сказ, - перебил его старец, - отец у тебя мудр, знает, что говорит.
- И Горшеня, десятник мой, так же мне твердит.
- Так отчего ж старших не слушаешь, себя изводишь?
- Боюсь я за них, мочи нет, как боюсь.
- На все воля Божья, нам ничего изменить нельзя. Смиряйся.
Демьян опять сел, тяжело дыша.
- А вот Святослав Липовецкий смиряться не хочет, он в смирении правды не ищет, биться князь наш с погаными желает. Говорит, что князья русские - зайцы трусливые, сидят по кустам да от страха дрожат. А он с ними дрожать не станет, он с погаными биться будет. В открытом бою не совладает, так из лесов находом выскакивать станет, вред чинить. Да говорит, что если бы все князья, как он были бы, так Русь свободной от язычников была бы. И на поклон он больше к царям ездить не станет, и овдовев жениться снова не хочет, чтобы жена да дети камнем на ногах не висели. Да может он и прав, - Демьян опять встал, - но только разве может быть один в поле воином? Разве можно людей в жертву приносить? Ведь он в Вороножских лесах выжидает, силы копит, а земля его в крови. Нет у нас сейчас сил, со степью биться, так отец говорил, и я так думаю. Святослав кричит: «Я за веру голову готов положить». А людей православных в слободе жгли, а он говорит, то отступники, продались магометанам. Запутался я, как надо, где правда... Ему семьи не надобно, а я семью хочу, мне жена нужна, и детки, умру, так, что после меня останется? И с князем по чести надо быть, и что творит он - не по совести, беду на нас накликает. Что скажешь, отче?
- Вопросы задаешь, на которые сам ответы знаешь. Зло не твори ни ради князя, ни для семьи, ни для кого, тогда покой обретешь. От зла воротись. А князь ваш гордыню верой прикрывает, за то с него спросится.
Тут раненый застонал и слабым голосом попросил пить. Стефан с Демьяном с трудом приподняли тяжелое тело, и струйкой залили ему в рот похлебку. Бродник глубокими глотками втянул в себя варево, морщась от боли, и вдруг закричал:
- Зарыл я, зарыл!
- Тише, тише, - стал успокаивать его старец.
- Зарыл я... там в овраге, в лесу под Вороножем... там...
Закрыв глаза, раненый снова впал в беспамятство.
- А что он зарыл? - спросил Демьян, косясь на татя.
- А кто ж его знает, - пожал плечами игумен, - добро какое награбленное, а может кого живьем в землю велел закопать, душегубы известные.
Холодок пробежал у Олексича по спине.
- Зачем вы его выхаживаете, они ведь ироды, святую обитель разграбили, бедой чужой живут?
- Опять задаешь вопрос, на который сам ответ знаешь, - пожурил его старец.
- Уходить отсюда надо, не оставят вас здесь в покое. На полуночи спокойней. И там Богу можно служить.
- Тебе побратим твой предлагал к нему на службу перейти? - Демьян вздрогнул от прозорливости старца.
- Предлагал.
- А ты, что ж? Князей бранишь, а не бросаешь. Вот и мы уйти не можем, здесь наше служение, здесь и смерть примем.
- Так хоть место смените, у див уж больно приметно.
- По осени наверно переберемся к Антонию в пещерку над Доном, чуть ниже по течению доброе место есть. С реки не видать, а до воды рукой подать. Мы бы и здесь все стерпели, да Афонюшку нашего жалко. Прибился к нам мальцом, отец с матерью померли, сирота. Так с нами со стариками и живет, уходить в мир не хочет, требует, чтоб постригли. Да еще подождем, в лета войдет, может, передумает.
- Этот не передумает, он у вас стойкий, - вспомнил Демьян, как допытывался у Афоньки правду.
- Очень я переживал за него, как увели. Места не находил, а теперь вот душа спокойна.
И Демьян впервые за долгий путь нашел покой на узкой монастырской лавке, быстро проваливаясь в глубокий сон.
На рассвете старцы и послушник вышли проводить ольговцев.