— Вы, Самуил Яковлевич, можете нам говорить все, что хотите. Дальше нас это не пойдет. Если что, мы вас сами убьем, — успокоил я старичка.
Повод зайти в Адмиралтейство у нас был железный, как и в штаб обороны. У нас была сводка о пораженных целях огнем крейсера «Максим Горький»
Мы их и себе в отчет записали, и флоту тоже. Все так делали, поэтому, уставший от вранья своих командиров, Сталин перешел на географические показатели. Власов удерживает Киев? Молодец! Генерал Собенников удрал из Новгорода? Не молодец. Снять его с должности — командующий фронтом, и назначить его девкой красной сроком на пять лет, пусть лагерной баланды покушает. Зато жив останется….
Флотским командирам успех, подтвержденный с берега, важен. Мы им и выписку из боевого журнала дали, и отчет, и документов мешок, и пистолетов трофейных — играйтесь, а мы здесь в уголке посидим. За столом с пишущей машинкой. И журналом регистрации исходящих документов. И входящих. И пока мы водочкой под маринованные грибочки отмечали союз армии и флота, наш старенький делопроизводитель, а именно так был наряжен мастер по изготовлению фальшивых бумаг, все за столом и провернул.
Зарегистрировал как вошедший из канцелярии члена ГКО товарища Ворошилова приказ, и стала это бумажка, сделанная им за час, официальным документом, обросла цифрами, датой и временем приема, налилась грозной силой.
Наглеть мы не стали, разведчики — дети ночи.
Распорядился товарищ маршал цитадель Шлиссельбурга вывести из подчинения фронта и передать ее в качестве опорной базы Ладожской флотилии, и использовать для специальных операций в интересах особой группы ГКО.
И в подробностях — в наши дела никому не лезть, а то голову оторвут. Сидим мы там, в цитадели — и пусть нам будет счастье. А для этого отдел контрразведки флота должен от нас всех любопытных отгонять. И никто нам не указ, кроме членов ГКО.
Было здесь слабое место. Мог командующий флотом снять телефонную трубку, и позвонить Ворошилову, спросить — в чем дело? Но, как хорошо знать будущее, даже самое скверное! Завтра на Ленинградском фронте менялись командующие. На место старого маршала прибывал бодрый и полный энергии генерал армии Гоша Жуков. То еще говно. Водочка уже во рту плескалась, дальше не проходила, бумага лежала в нужной папке, старый жулик открыл настежь двери, чтобы мы в них удачно вписались, и, выпив на посошок, мы выползли на свежий воздух, прямо под питерский осенний занудный дождь. Флотские явили миру широту своей души. Дали нам до вечера машину с шофером.
— Я, — говорю, — тебя уважаю. Ты мастер, старик. Это не водка из меня говорит, это чистая правда. Мы сейчас поедем к девушкам, поехали с нами? Ибо духом ты истинный воин, а девы это чувствуют.
— У меня есть встречное предложение, — отвечает дедушка Самуил. — Поедем ко мне, и когда вы проспитесь, будут вам самые ласковые дамы города.
— Нет, у нас свои девицы есть. Меркулов, ты со мной или с мастером?
— С тобой, — отвечает с вздохом, — развезло тебя, одного не отпущу. А о красавицах, которых Самуил предлагал, очень интересные вещи рассказывают.
Завезли мы старого мошенника домой, и поехали в наши казармы, в школу Машеньки. А там все вынесено и загажено. Добежали до квартиры сестриц милых, угрюмая соседка сообщила, что первой мобилизовали старшую сестру, противотанковый ров копать, а неделю назад все старшие классы и учителей тоже вывезли на работы.
Так что дома нет никого. Вот. А школа под городом работает, на Стрельне.
— Поехали!
— Только на буксир заедем, скажем Олегу, что почем, и где нас искать, — вносит ценные дополнения Меркулов, — и поедем. И водки надо взять, мы всю морякам оставили.
Ну, надо же, удивляюсь, от чего жизнь на войне зависит — ящик водки, и мы устроились всем на зависть.
Тезка мой, лейтенант НКВД по прозвищу Капкан, нас увидев, сильно разозлился. Загнал на буксир по грузовому трапу адмиралтейскую машину, сказал, что нечего искать приключений на ягодичные мышцы, и мы сейчас все поедем кататься на буксире по заливу. И мы поехали.
В бывших дачных поселках был слоеный пирожок. Саперы, танкисты, зенитчики, смешались в кучу кони, люди, еще и чайки летали по небу, пронзительно крича.
— Олег, брат, прости меня, что я тогда вас на дороге подобрал. Жил бы ты простым сержантом, выполнял бы свои нехитрые боевые задачи, а не ходил бы каждый день рядом со смертью, — бормочу жалостливо, извиняюсь.