— У всех семьи! Друзья-товарищи! Это у тебя все здесь! — еле слышно кричит комдив. — Храбрый он, умный! Стратег. Бери командование на себя и делай, что хочешь.
— Я бы всех в Швецию повел, да никто со мной не пойдет. Только Ирку могу у Михеева увести, так она и здесь не пропадет. Подцепит секретаря ЦК, и будем мы ей в день рождения открытки писать, чтобы не забывала. А она забудет. И точно — не ответит.
— Не отвечу, — соглашается младший лейтенант НКВД. — Я к тебе всегда сама приходить буду, — и жжет страстным взглядом, даже перед Михеевым неудобно.
— Ладно, продолжаем. Сам Шлиссельбург ни тактического, ни стратегического значения уже не имеет. Под Синявино немцы уже так закрепились, что их оборону прорвать невозможно. Как на Марне, Ипре и куче других мест. За четыре года первой мировой войны прорыв был осуществлен всего один раз. И то на австрийском фронте. Но это не наше дело — от стратегического вмешательства мы только что отказались.
— Не будем, значит, Смольный брать? — Меркулов уточнил.
— Если только вдвоем, — говорю. — Давай пока отложим, девушкам без нас грустно будет. Следовательно — незачем людей здесь класть. Вывозим трофеи из захваченной части города, и уходим в цитадель. Сутки у нас есть, если за это время нам дадут подкрепления, хотя бы два полка — тогда мы город удержим. Но нам не дадут — Гоша Жуков город грабит перед отъездом. У него сейчас двадцать семь дивизий против семи дивизий Лееба, а реальных успехов-то нет. Окружение не прорвано. У немцев танков нет, у Жукова танковый завод каждый день четыре тяжелых танка делает, и это тоже генералу не помогает. Это же величайшая загадка истории — как эта бездарность стала считаться стратегом! Кто к нему поедет — пропадет не за грош. Если только самим подкрепления найти, но это без меня — как говорил уже, устал сильно. Все. Высказался.
Коньяк одним глотком допиваю и встаю.
— Мы тут квартиру нашли, пошли — посмотришь, — девушка Леночка меня под руку берет.
— Какая квартира? Та, где деньги лежат? Прямо на блюдечке с голубой каемочкой? — ох и развезло же меня.
— Да, да, — шепот нежный.
Это же заговор. Две на одного! Ирка молодую девушку явно решила обмануть. Только она просчиталась, нет молодца сильнее винца, а уж полстакана коньяка натощак после боя и стрельбы из гаубицы любого свалят. Меня стали раздевать нежные женские руки.
— Брысь, — говорю, — сам. И раньше чем через два часа меня не будить.
Скидываю все с себя, один пистолет на тумбочку, револьвер казенный — в сапог. Улыбнулся интриганкам.
— Не скучайте, — говорю, — жизнь прекрасна.
И выключился начисто.
Когда глаза открыл, в комнате уже никого не было. Умненькая Ирочка подстраховалась, моей одежды в пределах видимости тоже не было.
Какие пустяки, однако. Завернулся в штору и вылез прямо в окно, благо этаж оказался первым. Иду, крадусь по кустам.
— Ты сам подумай, город отбили, а у нас ни одного раненного нет! Как это называется? — слышу, солдатики меж собой беседуют.
Грамотное снайперское прикрытие это называется, думаю я.
— Чудо! — отвечают вслух.
— Точно, чудо! — уже хором.
Черт, можно основать новую религию святого Павла и его пуговиц счастья….
Но хорошо, что раненых нет. Вижу, бежит гальванер Васечкин по своим гальванерским делам.
— Эй, Васечкин, поделись с несчастным, дай мне бушлатик поносить. Я тебя за это перед смертью добрым словом помяну, — говорю ему из зарослей.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — обрадовался он. — А вас товарищ майор с обеда ищет, а вы потерялись.
— Я не потерялся, а нашелся. И ты мне бушлат дашь, или мне так в шторе и идти через весь город на причал?
Пришли к консенсусу. Я в шторе и бушлате сижу в кустах, а Васечкин находит Михеева или Меркулова и приводит их сюда. Десять минут пролетели незаметно, задремал я на свежем воздухе, и вскоре я уже оказался в шумной компании Паши Астахова, Екатерины и Меркулова. Человек пять охраны и порученцев не учитываю, но они тоже были. Пашу берегли. Штору свернул, форменку на голое тело натянул, красота!
Тут как раз буксир потянул танкер с дизтопливом на остров, и я успел на него заскочить.