— Ну, за то, чтобы и у нас было, что выпить, а не только у генералов!
Чокнулись предохранительными колпачками от мин, выпили, и стали гадать, где немцы свои батареи установили.
Болота сразу отпадали, и подходящих мест было всего пять. Их и надо было завтра проверить. Обсуждаем маршрут, а у меня сидит заноза в мозгах — не глупее нас офицеры вермахта, тоже ведь что-то подготовили. Самая удобная для танков вот эта ложбинка — вот туда-то мы и не пойдем. Вообще туда не пойдем, рискнем, проскочим по краю болота. Или не проскочим. В трясинах Полесья Гоша Жуков десять тысяч танков утопил, у меня их столько нет, каждая единица бронетехники на счету. Ротный-два слабоват, решаю вместе с ротой идти. В пять подъем, кусок хлеба с салом, все грызут на ходу, пошли. В середине колонны танки. Еще три и будет полноценная танковая рота. Куда же убежал отдельный батальон? Разведка фонариком моргает — нет немцев. Согласен, все спать должны. Сидит где-нибудь секрет с рацией, уже сообщил о нашей активности. Сейчас появится комитет по встрече…
Ревут танковые моторы, летит грязь по сторонам. Не время моторесурс беречь, уже бегут к орудиям дежурные расчеты, ждут координаты целей от звукоуловителей. Вперед, парни, должна быть за тем холмиком батарея в засаде, клянусь, чем бы мне поклясться, не верю не во что и за жизнь цепляюсь так, из любопытства, а умереть не боюсь. Не хотелось бы, но страха нет, притерпелся.
Немцы не только точно стреляют, они еще и соображают быстро, да и бегают тоже. Поняли, что мы ловушку обходим и удрали, даже орудия бросили.
Ага, не свое, не жалко. Наши противотанковые калибра пятьдесят семь миллиметров пушечки. Ствол четыре метра длиной, вес — больше тонны, а лошадок им некогда было запрягать. А нам лошади не нужны, у нас в автороте грузовиков хватает. Прицепим и утащим.
Сберегли мы танки, вон их слышно, далеко уехали.
Короче, отступили немцы без боя до самого Черноручья. А там у них укрепрайон не хуже нашего, уже мы не рискнули лезть. Кроме противотанковой батареи нам достались еще три — две орудийных и одна гаубичная, в каждой по четыре ствола.
Оператор бегает кругами, все снимает: танки, трофеи, немецкие солдатские книжки горкой на плащ-палатке, еще с прошлого раза собранные, когда мы колонну из засады расстреляли.
Комиссары почти на людей стали походить, без всяких понуканий все добро вывезли до последнего снаряда, так ловко, что даже смотреть было приятно. Немцев, самых медлительных, мы с полсотни все-таки настреляли. Парочка даже руки пыталась поднять, только зря они это делали — на Северо-западе в плен не сдавались и не брали.
Выложили трупы в ряд, чисто в пропагандистских целях. У нас три бойца погибли, четверо ранены.
Соломин на меня смотрит вопросительно, не понимаю его.
— Вот она, твоя минута славы. Нам столько орудий не надо, тем более противотанковых. И гаубицы не сможем использовать, ни тягачей, ни корректировщиков огня, ни разведки. Надо трофеи сдавать в штаб дивизии, и получать табак и водку, — говорю ему. — Что смотришь, ширинка у меня застегнута, только что проверил. Спрашивай, если что-то непонятно, разрешаю.
— Жителей спасти можно?
Вот что его гнетет.
— Можно. Несколько вариантов есть. Только не нужно. Хотя детей и девиц жаль. Просто нам всем не повезло. Трудно жить в эпоху перемен, а мы прямо в нее и угодили.
— Как?
— Самое простое — вырезать Смольный. Потом объявить об отделении региона от СССР, согласно праву наций на самоопределение. И заключить с немцами и финнами мир. Только потом надо будет Москву и Куйбышев брать — товарищ Сталин ничего не прощает.
Пригорюнился комполка.
— Просто плюнь ты на все, твоей вины здесь нет, а свое дело мы исполняем, и весьма хорошо, — успокаиваю его.
Они живут в чужих квартирах, хозяева которых тоже стали не нужны. Тех убили раньше, этих убивают сейчас. Через пятьдесят лет в далекой Камбодже выпускник Сорбонны прикажет забить мотыгами всех пенсионеров. Во всей стране. Такой вариант реформы социальной сферы. Реал жесток, братцы-смертники.
— Песню запевай!
— Эх, яблочко!
За всеми хлопотами наступил ноябрь. Первого числа опять урезали паек. Ладно, мы от армейского снабжения не зависели, даже остальные полки дивизии подкармливали. Быт у нас устоялся, каждый батальон занял по отдельной деревне, роты и взвода расположились в центральном укрепрайоне.
А на фронте становилось все хуже и хуже.
Советское командование вело свою войну, не обращая внимания на немцев. Не все генералы были дураками, только их фронтом командовать не ставили. И рулил Хозин, как хотел, а хотел он только успеха любой ценой, и орден во всю грудь персональный. Местом прорыва немецких позиций командующий фронтом выбрал Невский пятачок.