— Знаю. Перекрашен под самолет международного Красного Креста, — уточнил заместитель начальника.
Присматривают за нами, и довольно плотно. Здесь возможны неожиданности. Ладно, подстрахуемся. Выходим из управления Смерш фронта, я говорю:
— Давайте в городскую комендатуру заглянем, они там гребут частым неводом, оценим их добычу.
Приезжаем, поговорили, общих знакомых нашли. Но они нас все равно на дистанции держали. Мы — белая кость, сытые, чистые, а они — грязные и голодные. Это так, кому война, а кому мать родна. Надо уметь устраиваться. Жить хорошо — большое искусство.
Младший лейтенант земляка нашел. Лед сдвинулся, тот за рыбу с отчего озера, был готов почти на все, а тут надо было арестантов показать, да передать человек пять в ведение Смерша, то есть наше. Честно говоря, мне были нужны только два человека — летчик и штурман на наш самолет, чтобы мы от экипажа не зависели. Но я не исключал возможности, что после нас сюда заедут и спросят, что предыдущих гостей интересовало. Поэтому мы просто сказали — нужны добровольцы на опасное дело. И по секрету уточнили — лед на озере проверять. Пора дорогу прокладывать — ноябрь уже кончается.
Тут к нам не придерешься. Работаем в рамках своих обязанностей.
Идем по коридору, рассматриваем народ. Ага!
— Этот. Кто и за что? — спрашиваю у работника комендатуры.
— Документы не в порядке, бланк командировочного удостоверения старого образца. Сидит, ждет представителя своей части. На запрос ответа не было, — поясняет сопровождающий.
— Берем, — говорю. — Алена, дернется товарищ, сразу стреляй. А ты лучше не дергайся, целее будешь.
Выдернули двух летчиков, и двух танкистов. Эти все в пьяном виде дебоширили. Многие на войне водкой стресс пытаются снять.
Попрощались с землячком, наобещали всего и скоро, и скрылись с пятеркой бывших арестантов на пустынных улицах мертвого города.
Мне не хотелось проверять на прочность нервы командиров. Парни сидели в тюрьме, расстрела ждали, тут появляется воскресший сослуживец, любой может удивиться. А сотрудники тюремного ведомства — люди осторожные. Сразу заключенных в камеру вернут, да и нас в соседнюю посадят — до выяснения обстоятельств. Нет, пусть трех осужденных командиров Иванова забирает, а я уже с ними на аэродроме встречусь.
Туда наша часть группы и поехала.
Летчики машину к вылету готовят, я их представил, как запасной экипаж, техники не удивились, машин не хватало, а пилотов было еще много. Танкисты в карауле время коротают, а я решил со старым знакомым отношения выяснить, а то кадровый вражеский диверсант, да впав в недоумение, может много дров наломать.
— Задача у нас простая. Сейчас привезут еще две группы подъедут, сядем в самолет и улетим в Стокгольм. Там сам решишь, или с нами останешься, или пойдешь в родное посольство, опять на войну, — поясняю ему ситуацию.
— Вы, товарищ капитан НКВД, — ломает мне комедию, — меня с кем-то перепутали…
— Да, с одним старшим лейтенантом, что у меня на дороге документы проверял, помнишь, грузовичок с круглосуточным пропуском по дороге на Автово? А? И вообще, я же тебя не спрашиваю, кто ты и откуда, и тайны мне твои не нужны. Не хочешь лететь — иди на все четыре стороны, — спокойно предлагаю.
Мне он на самом деле не нужен, просто решил сделать доброе дело — спасти человека.
За разговором до забора дошли, а там солдатики трупы в штабеля складывают. Вчетвером пытаются тело наверх закинуть, а не получается. Того и гляди, сами рядом падут и не встанут.
— Давай поможем, — предлагаю. — Только перчатки надень, вши почти наверняка на покойниках.
Шпиона передернуло. Вспомнил, как в общей камере комендатуры сидел.
Три последних трупа на вершину штабеля забросили, они и не весили ничего, кожа да кости. Немецкого диверсанта с непривычки затрясло. Нервы-с.
— Я не знаю, зачем, и кому это нужно, кто обрек их на смерть не дрожащей рукой, только так бесполезно, так зло и ненужно, опустили их в вечный покой, — поет немец русскую классику, и течет у него по щеке слеза.
— И никто не додумался просто встать на колени, и сказать этим мальчикам, что в бездарной стране, даже чистые подвиги — это только ступени, в бесконечные пропасти, к недоступной весне…
Хорошие тексты писал эмигрант Вертинский, не рифмовал «ля-ля-ля» с тополя и словом «бля». Потому и забыт.
Солдатики куда заторопились, ну и мы решили, что нагулялись, хапнули впечатлений и отношения выяснили. Развернулись и к самолету пошли.
Только у самолета все было совсем плохо. Вокруг него стояла чуть ли не целая рота аэродромной охраны во главе с мордатым комиссаром. Возле него терлись три доходяги-солдатика.